Худо-бедно, заряды разместили, вывели провода. Деда с оленями отогнали на километр. Сами укрылись метрах в трёхстах, за кочками. Убедившись, что всё по инструкции, замполит распорядился начинать. Гончаренко приготовил аппарат, присоединил к клеммам провода, крутанул динамку. На панели загорелась красная лампочка. Конденсаторы зарядились, достаточно было нажать кнопку. Оглянулся и не удержался, чтоб не выругаться. Все как один высунулись из-за кочек и пялились, как будто в первый раз. Огромные зелёные «сигары», не подозревающие, что с ними сделают сейчас, гипнотически притягивали взгляды, будто намеренно отвлекая на себя инстинкты самосохранения. Бойцы послушно пригнулись.

– Внимание! Взрыв! – предостерегающе прокричал сержант и коснулся красной кнопки.

Ослепительные вспышки отразились множеством бликов во влажной листве кустов, и через секунду по ушам ударил отупляющий психику грохот разрывов. Трёх! Гончаренко выглянул из-за укрытия, успев заметить, как вдалеке оленья упряжка сорвалась и понесла их боевого товарища прочь, только хорей успевал мелькать в воздухе. Дед, видимо, пытался остановить обезумевших животных. Да где там.

Четвёртая, что же? Может, провода перепутали? И как теперь? Чёрт! Конденсаторы до четвёртой не пробились, хотя импульс ушёл. На проводах завис. Полезешь выяснять, оно и…

Приполз по-пластунски замполит.

– Гончаренко, почему четвёртая не сработала? Петро, чего молчишь?

– Сам голову ломаю, товарищ майор. Провода, наверно, отошли. Может, подсоединили не так. Это комарьё…

– Кто работал на этой боковухе?

– Без разницы, кто. Разве определишь, какая не сдетонировала? Отсюда не понять. А даже если и понять, что с того? Само не сделается.

Гончаренко, понаблюдав ещё с минуту, поднялся и помахал бойцам, чтоб подтянулись.

– Мужики, получается, надо лезть в боковуху.

И осёкся, видя, как все опустили головы. Многие побледнели. Вот оно, настоящее, неподдельное! То, ради чего они военную форму и носят. То, что называется смертельная опасность. И надо идти на риск, и никто не гарантирует, что вернёшься. Потупился и майор. Ну, с него какой спрос. Он не мастер. А я мастер, решил про себя сержант Гончаренко. Больше не проронил ни слова. Встал, отряхнулся, зачем-то застегнулся на все пуговицы, поправил ремень, пилотку и пошёл. Замполит хотел крикнуть вслед хоть что-то, даже не зная, что, но голос предательски дрогнул. Сделалось тихо-тихо. И опять ветер улёгся, и птицы исчезли, и комары замолчали, перестали нападать. Как будто в эту минуту всему, что двигалось, дышало на земле, в воде и на небесах, вдруг так захотелось жить, что прямо хоть умри.

Петра не было полчаса. Показалось: вечность. Молодого замполита раздирали противоречивые чувства. Несколько раз порывался туда, к Гончаренко. Но, сделав десяток шагов, возвращался. То же происходило и с бойцами. Парни краснели, бледнели, покрывались испариной, ощущали озноб. Будь она проклята, эта ступень! Наконец кусты зашевелились, показалась пилотка, на ней звёздочка, сверкнула рубиновым лучиком. Сержант вернулся совершенно опустошённый. Лицо осунулось, потемнело, под глазами круги. Попросил закурить, хоть в кармане у самого лежала только что начатая пачка. Потом не получалось зажечь спичку, тряслись руки. Ему прикурили. Всё в молчании. Несколько раз затянулся, почувствовал противную горечь, бросил сигарету. Повернул лицо к ближайшему бойцу.

– Давай сюда её.

Боец понял и тут же принёс динамку. Гончаренко прокрутил. Когда загорелась лампочка, махнул рукой, все сразу же разбежались по укрытиям. Никто не заметил, как подкатила оленья упряжка. Старик-оленевод, не понимая, почему люди так напряжённо молчат, сам заговорить не решался, лишь недоумённо вращал раскосыми глазёнками. Петя, также не заметив старика, нажал на кнопку. Бедные олешки чуть не попадали. Сорвались прочь, старик не удержался, свалился с нарт. Перепугался не на шутку, забился в кусты, прикрываясь руками и громко вопя.