– Выходи строиться, – Пётр направился к майору. Хотел по-уставному выкрикнуть: «Равняйсь, смирно!», но тот махнул рукой, мол, не надо.

– Ну что, отдохнули, поспали? Пора и за работу. Командуй, Гончаренко. Эх, сейчас бы пару оленьих упряжек!

Через час устроили привал. Люди выбились из сил. Каждый, в том числе и майор, был навьючен под завязку. Помимо тротила, тащили продукты, аппаратуру. По тундре – не по асфальту. Сплошные кочки. Неглубокие, но широкие озерца. Местами путь преграждали совершенно непроходимые заросли ракитника и карликовой берёзы. Их обминали по кругу, теряя силы и время. Получив разрешение на отдых, солдаты попадали, мгновенно уснули. Даже курить никто не захотел.

Гончаренко глядел в синеву и, разумеется, грезил об Оксане. Рядом о другой соответственно мечтал замполит. И такой прекрасной этим двоим представилась жизнь, что оба, как сговорившись, разом глубоко вздохнули, отчего подкравшиеся совсем близко вспорхнули и отлетели метров на пятнадцать-двадцать вездесущие куропти.

– Ну что, товарищ майор, – Гончаренко посмотрел на часы, – пора?

– Буди. Вертолётчики по графику через три часа должны подлететь. Ждать не будут. Ночевать в тундре не хотелось бы.

– Комары сожрут. Я с вечера ещё проверил снаряжение, так знаете, что? Диметилфталата ни у кого уже нет. Всё на девчонок своих извели.

– Слушай, у меня у самого на донышке. Вот докторишка, мать его! Просил ведь, дай побольше. Так нет же.

– У меня полный флакон. Как знал, не тратил.

– Молодец, Петро. Настоящий командир!

– Ну, Вы скажете, – Гончаренко слегка, но не без удовольствия засмущался.

– А что! Я сколько раз тебе предлагал учиться на офицера?

– Я, товарищ майор, решил последовать Вашему совету.

– Ну? Вдвойне молодец, Гончаренко. Сразу после боевых и займёмся оформлением документов. Я очень рад.

– Спасибо. Как Вы думаете, разрешат жену с собой взять?

– Вот это новость! Да разве ты женат?

– Пока нет, но…

– А, понятно. Оксанка-то согласна?

– Вообще-то ещё не писал, но, думаю, поедет. Куда мы друг без друга? И так вон, два года порознь. Извелись оба.

– Счастливые вы, ребятки! Даже завидую.

– Чего мне-то завидовать? Вы сами вроде как… Ну… Провожала же вас дочка председателя?

– И ты прав, чёрт побери! Прав, дружище! Ну-ка, подъём, гвардия! – закричал он вдруг так задорно, что Петя расхохотался.

Тем временем бойцы проснулись и сами построились, без команды.

– Ну что, в путь? Может, песню? А, Гончаренко? Запевала у нас есть?

– Найдётся, товарищ майор. Эй, Коробков! Давай строевую.

Коробков, небольшого роста, коренастый, весь в веснушках, растянулся губёшками от уха до уха, как будто всё это время только и делал, что с нетерпением ждал заветной команды, даже притопнул от удовольствия, задорным, неплохо поставленным тенорком принялся молодцевато разгонять подкравшуюся тоскливость:

– «У солдата выходной, пуговицы в ряд, ярче солнечного дня золотом горят. Часовые на посту, в городе весна. Проводи нас до ворот, товарищ старшина, товарищ старшина».

Отделение, навьючившись, выдвинулось на марш. Бойцам ничего не оставалось, как в один голос, с таким же задором подхватить:

– «Идёт солдат по городу, по незнакомой улице, и от улыбок девичьих вся улица светла. Не обижайтесь, девушки, но для солдата главное, чтобы его далёкая, любимая ждала».

И грязь, что чавкала под сапогами, и кочки, через которые надо было перепрыгивать, и куропти, сновавшие туда-сюда перед самым носом, всё казалось в этот миг замечательным, родным. Так протопали с полчаса. По спинам стекал пот, лица раскраснелись, носы усиленно сопели. Вымотались. Замполит спотыкался на каждой кочке. Гончаренко пытался отобрать у него вещмешок, но майор ни в какую, упорно тащился, замыкая строй. В конце концов, до того обессилел, что начал чаще других падать. И у бойцов ноги не держали. Решили сделать ещё один, короткий привал. Закурили. Неплохо было бы анекдотец травануть, подумал Петя, но как ни пытался, ни одного не мог вспомнить. Словно заклинило в голове.