В храмах поставили кафедры, с которых неоплатоники должны были объяснять истинное значение мифологии и побуждать к нравственной жизни. Так как неоплатоники проповедовали аскетизм, то устроены были монастыри для желающих мужчин и женщин, которые чувствовали призвание к уединенной, особенно чистой и философской жизни. Христианская благотворительность и дела милосердия, попечение об умерших, гостиницы и госпитали – все это навязывалось эллинизму. Юлиан распорядился, чтобы общественные магазины выдавали хлеб и вино, чтобы прекратилось позорное положение, когда «безбожные галилеяне кормят не только своих, но и язычников, а также и из иудеев никто не просит милостыни». Жрецы должны были внушать частным лицам, чтобы и они оказывали содействие государству.

Юлиан думал, что именно благотворительность всего более содействовала распространению христианства: не напрасно он сам раньше был христианином. Как последователи Христа учились в языческих школах, чтобы приобрести оружие для борьбы, так Юлиан думал, что хорошо изучил своих врагов и может победить их собственным их оружием.

Все это было прекрасно, но при этом Юлиан забывал одно: что средства, которые он заимствовал у христианства, вытекали из живого производительного духа новой религии, которая способна была сама заимствовать чужое и перерабатывать его в своих видах. Напротив того, эллинизм, усталый и изношенный, до такой степени был лишен живого духа, что не мог переработать чего-нибудь принесенного извне и, как сухая мертвая ветвь, должен был отпасть от умирающего дерева языческой религии.

Все меры императора Юлиана только удвоили силы христиан.

Неустрашимая, пылкая ревность овладела ими. За свое святое дело они готовы были на все. Гнев, который уже у них был, переступал все границы. Опасное положение, в котором находилась церковь, заставило их забыть смирение и кроткую покорность. Христианская церковь, 50 лет пользовавшаяся расположением власти, заняла угрожающую позицию против язычества.

В церквах молились публично о гибели Апостата. Это был дракон, враг рода человеческого, ассириец, чудовище, Навуходоносор, Ирод, кровожадное пугало, которое преследует народ Божий более свирепым, низким и вместе хитрым гонением, чем Диоклетиан и Максимиан. Но едва только христиане приходили немного в себя, как должны были сознаваться, что гонения на них нет совершенно никакого. Тогда говорилось: «Он апостат по природе, жесток, самый гнусный из людей. Разве можно назвать гидру, химеру, Цербера и Сциллу кроткими и человекоподобными? Но он вместе с тем труслив и не осмеливается откровенно выступить против многочисленного и сильного народа Божия. Поэтому он предоставляет кровавые меры городской черни, а себе оставляет только наружные обязанности и призрак человеколюбивого убеждения. С глубоким коварством он принимает вид и мягкие извивы той дьявольской змеи райской, которая живет в его груди. Но этот великоумный глупец, эта обезьяна, подражающая христианским учреждениям, этот скоморох архилжец и тайный развратник, который ведет против персов двойную армию – одну из солдат, другую из демонов, – еще сделает то, чего не успел сделать».

Но эти фразы невинны и мягки в сравнении с клеветой, которая изливались из «святых уст» на нравственно чистого и гуманного Юлиана.

Говорили, будто он празднует ночные оргии с развратными жрицами Кибелы; что целые корабельные грузы женщин и юношей потоплены по его приказу в Оронте; что он убийца Констанция. Император Констанций, некогда «Ахав», «фараон», «Навуходоносор», – теперь «христолюбивый», «великий государь, превосходивший мудростью и возвышенным характером» всех прежних императоров. Все убийства Констанция оправдываются; выражается только сожаление, что он пощадил Юлиана. Это (почти все) слова Григория Назианзина. Мало-помалу борьба принимает уже агрессивный характер со стороны христиан. Верующие, одушевленные особенно деятельным благочестием, противились предписанному открытию языческих храмов и предавали их огню. Епископ Георгий Александрийский