Когда посмотришь внимательно на это учение и сравнишь дело Юлиана с работой, которую совершала в то время христианская теология, немедленно заметишь недостатки, обусловившие неудачу попытки.

Во-первых, учение Юлиана было слишком темно, отвлеченно, непонятно для того, чтобы оно могло стать народной религией. Сам Юлиан сознавался, что его религию могут понять только избранные души. А христианство не признавало этих аристократических различий. Оно всем проповедовало одно Евангелие.

Во-вторых, все прекрасные теории, которые Юлиан развивает, – только спекуляции отдельного ума, с которыми можно согласиться или нет, а не догматы, которым легко верит толпа.

Далее, трудно было, чтобы его учение, составившееся из стольких разнообразных элементов, образовало единое целое. Оно впадало в ту же ошибку, что и прежние философско-богословские теории, желавшие тонкими аллегорическими толкованиями возвысить народные культы и примирить их многобожие с единобожием образованных людей.

Все это были великие заблуждения, которые осуждали смелую попытку Юлиана на гибель, на поражение от более могущественного и более соответствующего времени, более удовлетворяющего умы учения христианской церкви. Но Юлиан этого не понял и до конца жизни, который, впрочем, не заставил себя ждать, преследовал свою любимую цель.

Юлиан принял со слезами известие о смерти Констанция (3 ноября 361 года), но публично высказался в пользу языческих богов (еще 6 января 361 года он участвовал в христианском богослужении). Повсюду приказал он открыть храмы, восстановить те, которые пришли в разрушение, вновь выстроить разрушенные совсем и приносить жертвы языческим богам. Но вместе с тем провозглашена была свобода для всех вероисповеданий, сект и культов. Как естественное следствие этого начинается возвращение изгнанных епископов, пресвитеров и дьяконов; кроме того, все конфискованные имения были отданы им обратно. Тонкий расчет, заставлявший Юлиана действовать таким образом, совершенно оправдался: ссоры, смятения, брань и кровопролитие начались даже и в христианских общинах. Получив полную свободу исповедания, последователи различных сект с удвоенной энергией начали раздоры и распри.

Наконец Юлиан, созвав во дворец представителей разных сект, начал увещевать их возвратиться к взаимному согласию и любви так, как и он сам предоставил всем свободу веры. Потом император разрешил им изложить свои мнения и взгляды. Поднялся запальчивый спор, крик и брань. Тогда-то он произнес свои знаменитые слова: «Слушайте меня! Франки и алламанны меня слушали!..» Но речи делались все более гневными, раздражение усиливалось. Аммиан Марцеллин, современник и историк Юлиана, говорит по этому поводу, что нет диких зверей, столь враждебных друг к другу, как христиане (Amm. Marc. Hist., XXII. 5, 3–4).

Однако Юлиан ничего не думал предпринимать против церкви. Эдикты решительно запрещали язычникам оскорблять или беспокоить приверженцев креста или принуждать их к жертвам. Юлиан первый понял силу мученичества и неотразимость его влияния на новообращенных. Только два эдикта издал он против приверженцев новой религии и против христианской церкви.

Первый касался клира, церковного имения, а также имущества языческих храмов. Все городские имения, которые были им подарены во времена Константина, должны быть возвращены обратно. Раздача хлеба священникам христианским прекращается. Право суда, право принимать завещания, право свободы духовенства от промыслового налога и от принудительных должностей – уничтожены. Сверх того, церковь и частные лица должны возвратить прежним владельцам – языческим храмам и их имущества. Алтари, статуи и храмы, разрушенные епископами, монахами и городской чернью, должны быть восстановлены христианами или они должны уплатить издержки на постройку (эдикт 313).