Нельзя, разумеется, не сказать, что привлекательная теория происхождения колоната, развитая так остроумно, хорошо и блестяще Родбертусом, имеет свои слабые стороны: она слишком смела, иногда парадоксальна и потому, естественно, должна вызвать возражения.

Против нее вооружается Гейстербергк.[48]

Возражения его не всегда справедливы, так как он чересчур буквально понимает представление Родбертуса о том, что на всю Италию распространилась область первого круга Тюненского «isolierte Staat»; слишком уж широкий смысл хочет он приписать мнению Родбертуса, что вследствие влияния города Рима, как огромного центра скученного населения, почти по всей Италии распространилась мелкая культура. Он доказывает это целым рядом положений, с которыми согласен и Виноградов («Происхождение феодальных отношений»), но которые не всегда основательны.^>39 Гейстербергк говорит, что интенсивная обработка огородов, виноградников, фруктовых садов встречается в Италии только спорадически; большая же часть страны была погублена латифундиями, обращена в пустыню или пастбища.

Далее он восстает также против мнения Родбертуса о том, что колоны в большинстве случаев – прежние рабы. Для того чтобы из рабов могло возникнуть новое сословие, доказывает Гейстербергк, чтобы в связи с этим развилась мелкая культура, должно было прежде значительно увеличиться население. А вместе с тем известно, что в Италии в I столетии по P. X. все население, и даже рабское, не увеличивалось, а скорее уменьшалось и колонат развился совсем не так, как говорит Родбертус. Замечание это, к сожалению, не ясно. По мнению Гейстербергка социальный материал для образования нового сословия дали свободные люди, которые поневоле переходили в колоны и садились на земле богачей, так как потеряли свою землю. Однако тут ему представляется возражение, силу которого он сам заранее признал. Возражение в следующем: свободных людей, мелких землевладельцев, из которых образовался класс колонов, было недостаточно, по крайней мере в Италии. Все шло к тому, что число мелких землевладельцев все сокращалось и наконец восторжествовала крупная поземельная собственность. Откуда же вдруг к IV веку осталось такое большое количество свободных людей, мелких землевладельцев и земледельцев, что они могли образовать сословие крепостных, на которых держался экономический быт страны?

Гейстербергк устраняет это возражение гипотезой, что первоначально колонат развился не в Италии, а в провинциях, и именно в хлебородных провинциях, таких как Египет, Африка и отчасти Испания, которые даже дань платили хлебом, они главным образом жили хлебопашеством. Рим кормился привезенным оттуда хлебом. В этих-то провинциях, вследствие усиленного производства хлеба, сосредоточилось очень густое население. Это важно для Гейстербергка и составляет второй главный пункт его теории. Если на провинции и распространялся погубивший Италию процесс образования латифундий, то это происходило потому, что провинции должны были поставлять много хлеба в Рим. Но здесь мелкие землевладельцы не сгонялись с земель, на которых прежде сидели. Напротив, крупный посессор, скупив участки, предпочитал оставить их тут, потому что ему выгоднее было получать с них дань хлебом, который потом отправлялся в Рим. Таким образом, Гейстербергк полагает, что крупные хозяйства с производством труда рабскими руками и с преобладанием, как в Италии, скотоводства, которое было гораздо доходнее на латифундиях, чем хлебопашество, не могли развиться в хлебородных провинциях (приблизительно то же говорит Родбертус). И характер податных постановлений по отношению к этим провинциям привел к тому, что посессорам выгоднее было оставлять на участках прежних фермеров (так делали позднее лорды Англии и Шотландии), обязав их вносить известное количество хлеба как оброк посессору.