Можно, конечно, попробовать еще в Щуку, но нет, он должен доказать, что не пустое место и пробить Щепку.

  Да, он покажет, что такое настоящий актер, так, что щепки полетят. Разыграет и снимет на видео ту самую сцену из "новогодней комедии", когда блондинка придя домой, застает в своей постели неизвестного пьяного мужика, начинает стаскивать его на пол. Именно эта мизансцена в фильме решающая, из-за её фальши, так и покатилась недостоверность дальнейшего действия. Потом он выложит видео в интернет, в том числе на "щепкинский" сайт, наберет миллион просмотров и лайков, бросит результат профессорам: ну, поняли теперь, какого артиста потеряли? А ну-ка зачисляйте меня сразу на третий курс без экзаменов и с повышенной стипендией.

  Ага, именно так он и сделает. Конечно, Власкин был не настолько туп, чтобы не понимать абсурдность своей затеи. Но им руководило стремление доказать в первую очередь самому себе, что он творческая личность с большой буквы, а не дырка от бублика.

  Итак, дело за толковым режиссером, "глазастым" оператором и, разумеется, красивой блондинкой. А почему, собственно, блондинкой? Пусть будет жгучая брюнетка, а еще лучше какая-нибудь серебристо-желтая оторва. Такая, от вида которой, даже у импотентов оживают гендерные принадлежности.

  За кружкой пива Петя поделился идеей со школьным приятелем Митей Метёлкиным. Митя поступил в ГИТИС на Актерский факультет. Поступил легко, потому что, как он хвастался, был отпрыском "богатого папаши, присосавшегося к нефтяной трубе". Врет, наверное, думал Петя, папенька его похож на бандюгана из 90-х. Впрочем, к "живительным трубам" иные личности и не "присасываются". Метёлкин чувствовал, по его словам, в себе талант режиссера и уверил Петю, что именно он создаст нетленку своему приятелю. Он вызвался найти опытного оператора, у которого "глаз как алмаз" и подыскать "клёвую деваху".

  Вскоре Митя объявил Пете, что всё готово. Снимать будет бывший оператор из Останкино по фамилии Кулачков, коего "ушли" с ТВ по возрасту.

  -Ты же говорил, что у опера будет острый глаз, а предлагаешь старика, – поморщился Власкин.

  -Старый конь борозды не портит, а прицел профессионала временем и водкой не собьешь, – ответил приятель. – У него глаз тройную перспективу видит.

  -Какую?

  -В ином измерении живет.

  -Понятно. Алкаш.

  -А где ты найдешь телевизионщика – трезвенника? К тому же ты сам собираешься изображать пьяного врача. Не волнуйся, все будет тип-топ.

  -Ну, а девушка?

  Митя помял подбородок.

  -Я вот что, как режиссер подумал. Всё должно быть натурально. Согласен?

  -Конечно.

  -Вот. То есть, даму ты до начала съемки видеть не должен.

  -А если она окажется не в моем вкусе?

  -Не окажется, доверься моему режиссерскому опыту. Вернее, чутью. Мэтры не ошибаются. Ты что во мне сомневаешься?

  -Не сомневаюсь, но…

  -Никаких "но". Твое дело играть на всю катушку, как Качалов после ресторана, так чтобы все ахнули. Мое дело – подготовить тебе для этого все условия. Потом всё качественно смонтировать.

  С этим было не поспорить, тем более, что Митя взялся не только режиссировать "пьяную мизансцену", но и финансировать её. "Папа может", любил он повторять по поводу и без повода.

   Съемку режиссер назначил на папиной Рублевской даче, стоявшей в чудном сосновом бору.

  Дом был в новорусском стиле позднего периода перестройки и гласности с аляповатыми колоннами, безвкусными резными балкончиками по всем сторонам, большим медным флюгером в виде лошадиной головы на широкой, почти плоской крыше. В придомовом, открытом настежь гараже, "отдыхал" черный "мерин" последней модели.