Давным-давно так повелось, что на звездолетах повсеместно, за исключением личных помещений, постоянно велась видеосъемка, а записи хранились в памяти ИскИна. Но я все равно все засняла место происшествия дополнительно к камерам искусственного интеллекта. А потом вошла в программу бортового журнала и, четко проговорив дату и время, начала запись происшествия:

— Я, Татьяна Смирнова, нанятая миссис Абату для перегона яхты «Шерварион» с ее парализованным мужем на борту, заключенным в медицинскую капсулу, по неосторожности убила сопровождавшего капсулу медика Этерелли…

Я скрупулезно описала все, что привело к трагедии: отклонение яхты от курса, безуспешные попытки исправить отклонение, свои выводы и предпринятую попытку отключить галанет. Я не стремилась себя обелить или оправдать, но тщательно проговорила ситуацию, только сейчас задумавшись над тем, как и зачем фарн попал в технический отсек, где не было ничего, кроме отвечающей за жизнеобеспечение корабля электроники. Даже я в ней копалась крайне редко и неохотно. Только когда другого выхода точно не было. Слишком уж сложными были мозги космического челнока. То ли дело двигатель…

А еще меня беспокоило, почему я не узнала голос фарна. Да, здесь было эхо из-за высоты потолочной переборки и практически не изолированных стен. И все же, оно не могло, не должно было исказить до неузнаваемости довольно звонкий и всегда жизнерадостный голос медика. Чего я не понимаю? Или это просто нервы, а я уже не пригодна к полетам в космосе? Мурашки побежали по коже, когда в голову пришло, что все это уже теперь неважно, а Деннел очень вовремя меня уволил.

Проделав все необходимые процедуры, как положено, зафиксировав факт смерти, я впервые в жизни провела процедуру похорон в открытом космосе. Тащить за собой тело Этерелли было бессмысленно. Заниматься его доставкой к нему домой не будет никто. Помимо всего прочего, я понятия не имела, где фарн обитал до попадания на Каити и есть ли у него родственники. Да и вряд ли мне дадут возможность разобраться с покойником: скорее всего, сразу же по прибытии меня арестуют и отправят под суд. Так что следовало все формальности завершить сразу.

***

«Шерварион» больше не отклонялся от курса. Будто Этерелли своей смертью заплатил дань какому-то неведомому божку, чтобы тот оставил яхту в покое. Вернувшись из технического отсека, я первым делом снова задала маневр поворота с целью лечь на прежний курс. Понаблюдала, как нос корабля начал медленно поворачиваться, все зафиксировала. Потом вздохнула и поплелась в каюту, служившую нам с фарном столовой. Я сегодня с утра ничего не ела, а по внутреннему времени корабля было уже почти десять часов вечера. Голода я не чувствовала. Но следовало съесть хоть что-то, чтобы поддержать тело, подкрепить силы. Зайдя внутрь, я увидела сиротливо стоящую на краю выключенной плитки турку для приготовления кофе. Фарн не убрал ее, видимо, рассчитывая вскоре сварить себе новую порцию энергетического напитка. Теперь уже не уберет никогда. И не сварит. И меня вдруг словно обухом ударило промеж глаз. Ноги подломились, и я села там, где стояла. Истерика, так долго копившаяся в груди, наконец взяла свое.

Я наревелась, жалея себя и оплакивая собственную незавидную судьбу, до полного опустошения. До пекущих словно от перца глаз, до холодной пустоты в груди. А потом встала, прибрала подальше с глаз турку, ощущая, как меня водит будто пьяную. И заказала, не глядя, в пищевом автомате еду. Да, жизни пришел конец. Но я еще не выполнила контракт, а следовательно, нужно было взять себя в руки. У меня на попечении остался беспомощный, парализованный разумный. И отнять жизнь еще и у него я просто не имею права.