– Спокойно, – усмехнулась Лилия Васильевна. – Все образуется.

Я проспала до десяти часов утра. Видимо, устала от волнений, организм решил восстановиться. А когда встала, Олесь и Анжела сидели на кухне и с аппетитом поедали пирожки, которые вчера привезла бабуля.

– Что же меня не разбудили? – ахнула я.

– Мама, ты не переживай, – взрослым тоном произнес Олесь, проглотив очередной кусок пирожка, – я уже взрослый и могу накормить сестренку сам.

– А чай? – я лихорадочно бросилась к плите и поставила чайник на конфорку.

– И так вкусно, – пробурчала Анжела.

Захотелось плакать – мои дети едят всухомятку, а я решаю чужие проблемы, хотя у самой их выше крыши. И Виталий нервы треплет, а бабуля говорит, что делать присуху к себе нельзя, человек становится зомби.

Ладно, будем терпеть и терпеливо ждать.

Чайник вскипел, я положила заварные пакетики в чашки и налила в них кипяток. А потом добавила молока, хотя прекрасно знала, что чай с молоком вреден для организма.

«Один раз – не страшно», – решила я и погладила детей по светлым головкам.

И тут забренчал смартфон. О, лучше бы я его не брала!

– Вероника, – этот голос я ненавидела, хотя делала вид, что прекрасно отношусь к матери мужа. – Вероника, я приехала и сижу на вокзале.

«Ну и сиди», – подумала я, а сама спросила:

– Вы звонили Виталию?

– У него телефон недоступен, – возмутилась Клавдия Макаровна. – Разве он не сказал тебе, что я приеду?

Посвящать свекровь в наши семейные дела не хотелось, а потому я преувеличенно громко вдохнула и выдохнула:

– Простите, я закрутилась на работе и забыла.

– Как же так можно! – в интонациях свекрухи слышалось негодование.

– Возьмите такси, оплачу, – залебезила я.

Она отключилась, а я подошла к зеркалу, вгляделась в свое растерянное лицо и поняла, что сейчас себя ненавижу. За трусость. За лицемерие. За то, что постоянно теряюсь перед грозным ликом матери супруга и начинаю вести себя недостойно. То есть оправдываться.

Бабуля считает, что это правильно, надо уважать и почитать старших, но почитать ярко накрашенную маманю Виталия не хотелось: женщина под пятьдесят, а ведет себя с мужчинами, как капризная девушка. Меня же иначе как презрительным словом «она» не называет.

Изредка я слышу из ее уст свое имя, но это произносится нехотя, будто кто-то невидимый заставляет мадам делать то, что злыдням не свойственно.

– Приедет бабушка? – подошел ко мне Олесь. Лицо его не выражало радости. Так же угрюмо прореагировала на прибытие родственницы Анжела.

«И что ей надо»? – фыркнула я, но взяла себя в руки.

– Это ваша бабуля, – наклонилась я к детям, – вы не должны показывать ей, что…

Я замялась. Что сказать? Не любите? Нельзя. Какое подобрать слово?

Но ребята уже бежали в детскую, чтобы там навести порядок. Олесь схватил легкий пылесос, а Анжела намочила тряпочку, чтобы вытирать пыль.

Через час Клавдия Макаровна уже сидела на кухне и брезгливо пробовала мой плов.

Ее внуки жались к стене и исподлобья наблюдали за бабушкой, которая даже не поцеловала их.

– Где Виталий? – первое, что спросила эта женщина. – Я соскучилась по нему.

«А по его детям»? – внутренне ахнула я и постепенно начала наливаться здоровой злостью.

Когда-то я показала себя во всей красе, а потом испугалась своего нахальства. Но это нахальство заставило свекровь ретироваться в деревню. Что принудило мою отвагу капитулировать сегодня? Или кто? Лилия Васильевна, почитающая Домострой?

Сославшись на головную боль, я ушла в спальню и позвонила бабушке.

– Теперь мне придется спать с Виталькой в одной постели, – всхлипнула я.

– Это вас и сблизит, Бог ничего просто так не делает, везде надо искать его подсказки, – мягко проговорила бабуля. – Зря ты не рассказала мне раньше, что Клавдия приедет.