Иду по Брюсову переулку. Здесь городок работников культуры и музыкантов. В одном из этих домов жил писатель Даниил Андреев, автор романа «Роза мира»; здесь старый полуразрушенный костел, где прежде была студия грамзаписи. Памятник М. Ростроповичу перегородил тропу веяний суровых ветров, а дальше, за памятником А. И. Хачатуряну, за высокой аркой, шумит улица Тверская, как огромный гремучий змей. Старая слава идет о той земле Тверской, где даже солнечным днем из земли выползают злые хозяйки, которых не тронь и не обидь. Ядовит их укус. А правда в чем?

Стоит арка широкая перед Тверской на Брюсовом переулке, и пройти ее – целое препятствие, испытание. Глаз не видит даже. Но можно чувствовать и осознавать это.

Все от честности и признания. Каждому ли честность или, чтобы отдавать, честность, она ли и старому-престарому кресту из Некрополя, что у церкви Малого Вознесения? Там ли правда, где был страх? И шумит Тверская… Не в том ли суть, что ты испытываешь добрые чувства ко всему живому и безобидному? Зря нельзя обижать и букашку. Хорошо, я поставила восковую свечку в церкви Малого Вознесения. Мали ли что может случиться за поворотом.

Все опять движется и убыстряется, скользит. А за поворотом мелькает ушами толстый Микки Маус, может, он хочет надуть, обворовать, в один короткий момент намыть себе руки, забывая и правду. Лучше в голову не брать такое.

Захожу в «Бахетле», там пахнет свежим хлебом и пряностями. Вот что меня взбодрит. Хотя давно закрыт военторг, отдам дань всему: и вкусу, и моде, и тому, что пережила. В горле давно непонятный привкус беды, и горчит без всех восточных пряностей. Выхожу на Калининский проспект. Всегда впереди горит рубиновая кремлевская звездочка.

Ведь тропинка-то моя вечерняя, дождливая, когда мало кто на улицу выглянет. А звездочка горит яркая, как путеводная, прямая к ней дорога по Калининскому.

Таков и мой путь, будто без окончания. Я сжимаю сумочку, там всегда камешек-сердечко, брелок. Он моему любимому.

17.05.17

Все началось с приказа управы быстро убраться на почте перед зданием администрации города. Население вдруг всколыхнулось, точно пламя возгорелось от одной искры, упавшей из трубки неаккуратного куряки. Старых куряк много было в городе. Раньше они сидели на лавочках за кустами дикой айвы. А теперь попрятались по квартирам из-за городского шума и грохота. И улицы в городе стали пусты, почти голы. По ним обычно ходили гости столицы, приезжие и студенты.

Паника началась из-за того, что перед почтой опять стали отбивать каменную плитку. Народ так и повалил на улицу. Но этого оказалось мало. Откуда ни возьмись, а наверное, прямо с больничных коек, где больных держали чуть ли не под замком, тучные мужики повалили на городские точки, будто с цепи сорвался затравленный зверь.

Мужиков точно кипятком ошпарило из-за объявления срочно мобилизироваться. Ну, раз перестраивают в городе, приходится терпеть временные неудобства.

Только непонимающие лица стали чаще появляться перед кассами магазинов, банков, почты, аптеки, в столовых. Здоровые молодые детины так и падали на обеденные столы грудью, требуя сытного обеда. Тучные мужики чуть ли не ложились на кассы. Народ, особенно, слабый пол, стоял обескураженный новой ситуацией. Хотя на общем фоне перестройки люди соблюдали спокойствие.

Вдруг на ближайшей станции метро внезапно раскрылась террористическая группировка. В городской столовой, куда частенько заходил обедать Енютин, прокатился мандраж. Теперь там всех проверяли чуть ли не за каждую тарелку супа.

«Точно огневой террор плавал именно в столовой тарелке», – думал Енютин.