– Но третий обклеен, как я понял, но почему фотографиями? Это же дорогой материал перерасходовали.

– Нет, даже не материал, а действительность.

– Как же так? Посмели действительность выдать за фальшивую монету?

– Да она была уже не действительность, а обман.

– О боже, мне еще пенсне нужно для убедительности.

– Чтоб невесту выдать замуж после пенсионного возраста?

– Это же конец всему!

– И этому спящему городу. Пусть просыпается. Где же эта красавица?

– Да руки не достают не то что до невесты, а до всего, что здесь вокруг. Дно бездонное.

– Скорей разлетится все в пух и прах, улетит все в космос, к чертовой бабушке!

– А я лучше пойду колорадских жуков давить у себя на даче. Что мне этот мертвый город и портфель его министра? Это самое оно: колорадскому – бой! Шлепай и шлепай.

– Вот это дельце. А то тут извращаться с ногтевыпрямителями. А все природы не хватает. Надо проще быть самим, прямее самим.

– Вот-вот. Туда и заворачиваем. И без чемоданов. Так, налегке.

10.05.17

Я иду в холодный солнечный май по любимой московской улице. Маршрут известен давно. Весенняя новизна шумно врывается в сердце и гудит, как разрывающийся шум звериных машин. Я не иду, точно ползу, как змейка, вышла из метро и продвигаюсь почти черепашьим шагом от Малого Манежа до консерватории. Сегодня там выступает Александр Малкус, исполняет виртуозные фортепианные этюды. Я как всегда тороплюсь, будто события стоят доли секунд. Почти машинально причесалась, даже не застегнула манжеты на плаще, да и часы забыла. Главное, сумочка при себе, как оберег, моя единственная и дорогая, с которой я не расстаюсь. Там всегда лежит, как амулет-звездочка, камушек-брелок для моего любимого. Я немного торможу. Будто не реагирую на привычные реакции. Точно старый недоверчивый сарацин с широким и выразительным лицом присматривает за мной и хочет упрекнуть меня за малейшую погрешность.

«Берегись», – думаю я.

Ведь в метро перебой, разбирают эскалатор, гремят железные стержни и инструменты. И люди немного встревожены московской стройкой: в Москве будто растут города мира – Париж и Нью-Йорк, Пекин и Токио. Все главные столицы переместились, перебазировались сюда. Мама!!! Что же будет? Столица растет и едет, орет на разных языках объявления. Город похож на огромное спящее чудовище, которое медленно поворачивается во сне с сокрушающим действием, будто землетрясение или обвал породы, или так крушат земли вешние воды. Все внезапно может перевернуться.

В глазах стоят картины из Малого Манежа: воздушный бой в Москве, шествие армии с Тверской, вражеский самолет над Красной площадью. Вспоминаю бабушку, как она жаловалась на головную боль из-за магнитных бурь.

Только я иду прямо и настойчиво по своей известной тропинке сквозь Тверскую, Камергерский, Газетный на Большую Никитскую к консерватории. Памятники Сергею Прокофьеву, Станиславскому и Немировичу-Данченко, позади – Главпочтамт, Макдональдс, дом, где жил Е. Гайдар, и министерство экономики его имени, памятная плита ему, напоминающая развернутый лист стенгазеты, за которую обязаны отчитаться студенты. Выхожу к памятнику П. И. Чайковскому во дворе консерватории. Перпендикулярно, словно по прямому треугольнику, идет Брюсов переулок, Дом Брюса, в залах которого белые рояли. И церковь Малого Вознесения. Вспоминаю могилку маленького Саши на Украине, братика бабушки Нины. Она тоже лежит возле маленького мальчика. И у него всегда много-много цветов. У церкви снаружи стена памяти с фотографиями погибших в Великую Отечественную войну, с цветами и вазами. Я думаю о генерале М. Г. Ефремове, что застрелился раненый, чтоб не попасть в плен к фашистам, защищая Москву. Как же могли его совсем забыть, а узнали о нем и наградили много позже после его смерти?!