Сам Амир Тимур, как известно, не претендовал на верховную власть, довольствуясь статусом гургана и «скромным» титулом амир ал-умара, т. е. фактически первого министра и временщика при возводимых им на трон марионеточных ханах из дома Чингисидов, тем самым не давая поводов упрекнуть себя в нелегитимном правлении (см., напр.: [Soucek, 2003, р. 125]).[63] Тем не менее он всячески старался укрепить связи своего семейства с потомством Чингис-хана, поскольку и сам брал в жены чингисидских царевен, и женил на них своих многочисленных сыновей и внуков. В результате впоследствии многие из них либо добавляли к своим именам почетное прозвище «гурган», т. е. зять ханского рода, либо даже прямо ссылались на родство с Чингисидами – пусть и по женской линии.

Вместе с тем во второй половине XV в., когда господство Тимуридов в Мавераннахре уже стало неоспоримым, они стали опираться еще на одну линию родства с домом Чингис-хана. В сочинении Хондемира, официального придворного историка поздних Тимуридов, происхождение их родного племени барлас выводится от Кажулай-багатура, который, согласно монгольским хроникам, являлся младшим братом Хабула – первого монгольского хана монголов, родного прадеда Чингис-хана. Таким образом, не являясь Чингисидами, потомки Тимура подчеркивали сравнительно близкое родство с ними, причем по мужской линии, а не женской. Несомненно, в условиях, когда представители многих аристократических родов Центральной Азии роднились с потомками Чингис-хана путем заключения браков, и их дети, соответственно, могли иметь толику крови «золотого рода», близкое родство Тимуридов с ханской династией по мужской линии было призвано усилить их право на трон. Не ограничиваясь только констатацией этого родства, тимуридские историки также создали легенду о том, что между братьями Хабулом и Кажулаем якобы был заключен договор, согласно которому они становились соправителями: старший – ханом, младший – верховным военачальником [Григорьев, 1834, с. 12; Скрынникова, 2013, с. 217–218]. Безусловно, в данном случае мы имеем дело с «удревнением» традиции фактического соправительства Тимура (а затем и его потомков) с ханами-Чингисидами, которая, «как выясняется», являлась реализацией давно заключенного соглашения между их родоначальниками. Однако подобная схема соправительства отнюдь не была изобретением тимуридских идеологов – напротив, они добились определенного доверия к ней именно за счет того, что она неоднократно практиковалась в самых различных государствах Азии. Так, она имеет явное сходство с соправительством в Хазарском каганате (сакральный правитель каган и главный военачальник бек, или шад) [Артамонов, 1962, с. 276, 281; Golden, 2007, р. 178, 183, 186] или Японии (император тэнно и фактический верховный правитель сёгун) (см., напр.: [Еремин, 2010, с. 96–97]). Более того, подобное соправительство наблюдается и в чингисидских государствах: например, согласно персидскому историку Вассафу, при золотоордынском правителе Бату верховное командование войсками принадлежало его старшему брату Орду [СМИЗО, 1941, с. 84–85] (см. также: [Почекаев, 2006, с. 56]).

Таким образом, легенда, сформулированная Хондемиром, не выглядит искусственной. Вместе с тем ни в одном более раннем источнике о соправительстве Хабула и Кажулая нет ни слова, что дает повод усомниться, во-первых, в его истинности, во-вторых, в том, что его использовал для легитимации своей власти сам Тимур. Прежде всего, как уже отмечалось, он лично не стремился занять трон и до конца своего длительного фактического правления во всех своих указах (и даже на монетах со своим именем [Савельев, 1865, с. 159–162]) ссылался на волю подставных ханов-Чингисидов. Однако имеются убедительные основания полагать, что он намеревался официально закрепить ханскую власть за своим родом: во-первых, после смерти второго своего ставленника Султан-Махмуд-хана он не возводил на трон нового Чингисида, а после смерти Тимура его родной правнук Мухаммад-Джахангир при поддержке собственного дяди Халил-Султана (соответственно, внука Тимура) был провозглашен ханом Мавераннахра [Давидович, 1995, с. 140; Султанов, 2001, с. 98–99; Manz,