Келест. Семейное прозвище.
Означает высоту стремлений, чистоту помыслов, полет мысли… и что-то еще.
А еще мы очень жестокие. По себе знаю.
Тит Волтумий, старший кентурион Семнадцатого легиона. За сорок, круглая голова с сединой в висках. Жесткие черты лица, крупная челюсть. Насмешливые морщины в уголках глаз. Кентурион идет, слегка прихрамывая. В какой-то момент он оступается и едва заметно морщится. Тит Волтумий был ранен в ночном бою, когда наши пути пересеклись с шестью гемами. Меня тоже задели, но то была царапина. Рана Волтумия оказалась гораздо серьезнее…
Кентурион берет себя в руки, подходит и салютует – четко и красиво. Как всегда.
Хромота почти незаметна. Если бы я не знал, то…
– Как твое бедро? – спрашиваю я.
Кентурион кивает, щурится:
– Спасибо, легат. Уже могу танцевать.
Я хмыкаю.
– Конечно, конечно. Рад тебя видеть, Тит. И – давай выздоравливай. Ты мне нужен. – Я поворачиваюсь, чтобы идти.
– Легат?
– Что, Тит?
Глаза кентуриона ярко-золотистые, как мед. Он наклоняет голову, смотрит на меня исподлобья.
– Вы, наконец, скажете, куда собираетесь? Или мне догадываться?
Я улыбаюсь. Мне сильно не хватало этого долбанутого на всю голову служаки…
– На танцы, кентурион. На танцы.
Почему умер мой брат?
Я спрашиваю у богов – и напрасно жду ответа. Молчание. Тишина в эфире.
С тем же успехом я мог спросить, почему вольноотпущенники Августа убили моего отца. Или почему сделали это на моих глазах?
Кровавое пятно на белоснежной отцовской тоге…
Келест – означает небесный.
Огромное зеркало из черной бронзы, доставшееся мне в наследство от брата, высится посреди палатки. Оно такое старое, что, вероятно, перешло к Луцию от предыдущего легата.
Я внимательно разглядываю себя в отражении. Я похож на серого человека? На атланта?
Я надеваю перевязь с мечом, поверх – солдатский пояс с широкой пряжкой. Сверху – шерстяной плащ. Застегиваю его фибулой на правом плече. Кинжал пугио – в ножнах на поясе. Кажется, все.
Нужно ехать. В этот раз я не совершу ошибки – как тогда, в таверне. В этот раз со мной будет Тит Волтумий, старший кентурион, гроза легионной «зелени»…
А также Марк Скавр и целая турма всадников.
Выхожу из палатки. Меня уже ожидают. Вереница солдат расположилась на Санктум Преториум – главной площади лагеря. Алые вексиллы колеблются от ветра.
– Все готово?
Декурион Марк кивает. Они с Титом обмениваются приветствиями – как старые знакомые. Я сажусь верхом, натягиваю повод, жеребец переступает. Все, пора трогаться.
Кентуриону подводят каурую кобылу.
– Проклятье, – говорит Тит. – Я так и думал, что тут какой-то подвох…
Всадники хохочут.
Тит влезает на лошадь без особого удовольствия. С недоверием смотрит на ее загривок. Все-таки он пехота, «мул», для него лошади – нечто совсем чуждое. Я сжимаю коленями бока жеребца.
– Поехали!
Спустя пару часов, когда солнце начинает клониться к горизонту, мы прибываем на место.
– Легат, – декурион придерживает коня. Тот со злостью грызет удила. – Вот она, та деревня.
Я киваю. Спешиваюсь – ноги болят так, что я еле могу идти – и веду коня в поводу. От покосившегося частокола и заброшенных амбаров ложатся на дорогу вытянутые, угловатые, изломанные тени. Вечер. Лучи солнца пробиваются сквозь листву, все залито красноватым светом – словно это вода с растворенной в ней кровью. Негромко стучат копыта.
Заброшенная германская деревня. Место, где люди больше не живут.
Владение мертвых.
Туман скапливается в низинах. Сквозь прозрачную белесую пелену медленно прорастают стволы сосен.
Деревня – это правильный круг, огороженный частоколом. В центре длинный бревенчатый дом – один на всех жителей. Обычное дело для местных деревень, объясняет декурион. Марк – разведчик, поэтому знает о германцах больше, чем они сами.