Давно это было…

Примерно месяц назад.

– Для римлян тут небезопасно, легат, – Виктор ухмыляется. – Даже для таких больших и красивых, как мы.

Я не выдерживаю. И смеюсь. Виктор подхватывает…

Мы стоим в переулке и хохочем. Это нервное. Наконец я говорю:

– Берегись!

– Легат?

Я хватаю его за тунику и дергаю на себя. Треск ткани. Бум! Прилетевший из темноты камень ударяет в стену дома – там, где только что была голова легионера.

– Вот сукины дети, – говорит Виктор с восхищением. – Надо побыстрее валить отсюда, легат.

Побыстрее? С удовольствием, но…

– Мне нужен лекарь… в смысле, колдун.

– Я знаю, где это, – говорит Виктор. – Бежим!

Они настигают нас в узком переулке. Обходят с двух сторон – по всем правилам военного искусства.

Темнота сгущается.

В Субуре, самом мрачном и опасном квартале Рима, есть ночное освещение – уличные лампы. Чтобы, когда тебя будут резать, резали с удобством, не напрягая глаз. В Германии ничего подобного нет.

Здесь режут под звездами.

– Эй, римская собака, – доносится из темноты стерто-безличный голос. – Слышишь? Самое время расплатиться…

Я киваю: верно. Время расплаты. Обожаю драки в подворотнях. Ничего не видно, противники злы, безжалостны, напуганы и обычно пьяны. В ход идут ножи и палки, а добить лежачего считается классическим приемом.

В Риме я частенько участвовал в уличных развлечениях. Правда, у меня была хорошая компания… Что и спасало, видимо, до поры до времени мою голову.

Из темноты возникают три темные фигуры. Всего-то?

На меня идет бельмастый, на Виктора – двое. Виктор оскаливается, достает меч. С утробным рычанием огромный легионер наступает на своих противников, оборванцы шарахаются… Но не уходят. Идиоты, это не ваша игра.

Бельмастый делает шаг вперед. Тусклый недобрый блеск железа. В руке у него – солдатский гладий.

– Что теперь скажешь, солдат? – Бельмастый ухмыляется.

Я вижу, как белеют в темноте его зубы.

В следующее мгновение я с силой бью своим гладием по клинку его меча. Раз! Вижу растерянное лицо, мгновенным коротким движением отвожу руку назад. Коли, коли, коли! – учит кентурион новобранцев…

Два!

Удар. Я поворачиваю кисть, чтобы гладий плотнее вошел в тело. Бельмастый смотрит на меня – в глазах ширится удивление. Рот приоткрывается. Черная дыра глотки. Ты сам напросился.

За моей спиной – хриплый рев Виктора. Звуки ударов. Звон железа. Крик боли, торопливый топот. Приятели бельмастого решили нас оставить? Виктор гонит их к выходу из переулка.

Гарда упирается в мягкое. Я рывком припираю бельмастого к стене.

Вонь его дыхания режет глаза. Чеснок и много ненависти. Гнилая утроба.

Я моргаю. Бельмастый вздрагивает, как пойманная рыбина. Пытается сорваться с крючка. Зрачки его огромные от боли.

– Это мой меч, – говорю я негромко и с силой выдергиваю клинок. – Я убиваю им своих врагов.

Отступаю назад.

Изо рта Бельмастого вырывается черная струйка крови, заливает подбородок.

Бельмастый делает шаг ко мне. Падает на колени. Свет в его глазах медленно, мучительно гаснет.

– Львы – говорит он вдруг. Жутким, потусторонним голосом. Я вздрагиваю.

– Смерть, смерть, – бормочет бельмастый. – Никого не останется…

Кровь заливает мостовую, вокруг его ног расплывается пятно. В черной лужице отражается полоска неба над нашими головами.

– Слышите, римляне! Львы пожирают… львов… Львы! Львы!

Он падает, дергается – и затихает. Кончено.

Я слышу шаги, оборачиваюсь, вскидывая меч… Это вернулся Виктор.

Легионер выглядит не на шутку обеспокоенным.

– Легат, я… Это же предсмертное предсказание! И он говорил… Он говорил… что львы… Я же слышал!

Я наклоняюсь, тщательно вытираю гладий о тунику мертвеца. Виктор замолкает. Я выпрямляюсь и вкладываю меч в ножны.