Идиот, уходи

Если бы я не знал, что это поле для игры в дуодецим – «дюжину», я бы решил, что это личное послание.

Для меня.

Интересное ощущение. Этот стол мне как родной. Немало времени я провел, играя в «дюжину» на деньги в самых грязных и опасных кабаках Субуры.

Азарт. Особая болезнь.

С замиранием сердца смотришь, как кости со стуком падают на стол, кружатся в танце и… вот-вот… есть! Есть!

Шесть и один.

Отличный ход. Ставишь фишки на первую и на шестую буквы. Затем ход соперника. Потом снова кидаешь и снова ходишь, все дальше передвигая фишки. Двигаясь к финалу.

А потом соперник рубит твою фишку. И все приходится начинать сначала…

Да, я потратил много времени.

И еще больше – денег. Я почти наяву вижу: золотые ауреи, падающие в гору таких же золотых ауреев. И на каждой монете: профиль божественного Августа…

– Что угодно? – спрашивает грубый голос.

Я поднимаю взгляд.

Хозяин – упитанный, с лысой головой, словно надетой прямо на плечи. Толстые волосатые пальцы с короткими фалангами. Кожаный фартук, засаленный и прожженный.

Взгляд его зеленых – надо же! – щелок-глаз останавливается на мне. Хозяин мигает, раз. Другой. Похоже, у него нервный тик.

– Господин? – говорит хозяин. Голос у него странно высокий для такого крупного человека. – Чего желаете?

Его левая рука поднимается, чтобы почесать правую. Я моргаю. Большая часть предплечья нежно-розовая, резкими пятнами. От вида этих пятен меня бросает в дрожь.

Ожог. Когда кожа сгорела едва не до мяса…

Огонь. Пламя. «Смотри, Кай».

Я моргаю. Потом говорю:

– Жареной колбасы. Полкувшина вина. И хлеба на два асса.

Достаю монету и бросаю.

Хозяин ловит ее на ладонь. Смотрит неподвижным взглядом. Похоже, теперь я знаю, с кого рисовали вывеску «Счастливой рыбы»…

– Мирца! – вдруг орет он. Я вздрагиваю.

От этого крика всю пыль внутри таверны встряхивает в воздухе и ударяет о стену. Бум.

– Дай ему колбасы!

– Жареной, – напоминаю я.

– Жареной, – повторяет хозяин «Счастливой рыбы», затем смотрит на монету так, словно видит ее впервые:

– Римские?

Проклятье. Отличный ход, Кай. Вместо оккупационных денег – с пометкой VAR, которые чеканят для солдат легионов – я дал хозяину монету с лицом юного Августа. Такая стоит в полтора раза больше.

И стоило, спрашивается, разводить комедию с переодеванием?!

– Да. Сам чеканил, – говорю я. – Веришь?

Пусть думает, что монета фальшивая. Хозяин хмыкает. И я, наконец, понимаю, что улыбающуюся свинью на вывеске тоже рисовали с хозяина.

– Мирца! – орет он. Я снова вздрагиваю. Рабыня, которую я встретил на улице, подходит к нам, вытирая руки полотенцем. Красивая.

– Чего? – у нее слегка подсевший, грудной голос.

– Дай господину жареной колбасы, ленивая корова.

Мирца приносит глиняную тарелку. Колбаса скворчит и брызгает соком. Там, где кожица лопнула, виднеется розовое мясо. Как при ожоге.

Мне едва не становится плохо.

Мирца ставит передо мной чашку с соусом. Резко пахнет уксусом и медом. И чесноком.

– Ешь, солдат, – говорит девушка. И добавляет вполголоса: – И уходи.

Когда она поворачивается, я накрываю ее руку своей.

– Подожди.

– Солдат, – произносит она тихо, не поворачивая головы. – Отпусти.

– Мы оба знаем, что я не солдат.

Мирца выпрямляется.

– Сейчас тебе будет плохо, – предупреждает она.

– Если бы у меня были ожоги – как у твоего хозяина, то… К кому лучше обратиться? Здесь есть лекарь? А лучше колдун?

– Солдат, отстань…

– Ты красивая.

Мирца вздыхает. Судорожно, словно я ее ударил.

– Помоги мне, Мирца. Я прошу.

– Ешь свою колбасу, солдат.

– Верно сказано, – мужской голос. Я поднимаю взгляд. Затем – откидываюсь назад, прислоняюсь к стене затылком. Вот так встреча.