Долина Содзёгатани.

Спустившись немного ниже того места где находилось хондо, Куро повернул направо, ступив на тропу, ведущую сквозь густой лес. Поначалу, вдоль тропы ещё встречались редкие каменные фонари, ярко-красных цветов, да небольшие святилища ками или мелких духов лесов и гор. Но чем дальше он отходил от храмового комплекса, тем реже попадались признаки людской деятельности. Тропа постоянно петляла, то уходила вверх, то резко проваливалась вниз.

Вскоре стало совсем темно. Куро был привычен к темноте. Отец, порой садил его в тёмный чулан, чтобы глаза привыкали и адаптировались, но даже это не могло здесь помочь. Ночью в лесной чаще стало совсем непроглядно и мальчик решил остановиться. Идти дальше не было смысла, поскольку угодить в яму и сбиться с дороги проще простого. Придумывать факел из какой-нибудь ветки тоже не стоило. Светить то он светит, да обзор уменьшается раз в десять – за границами освещённой территории вообще ничего не разглядишь.

Куро, кое-как нашёл себе место повыше, на огромных камнях с упавшими на них от ветра соснами и устроился на ночлег. Перекусывать не стал, чтобы не привлекать запахом диких зверей. То, что они здесь водятся, мальчик не сомневался, звуки леса, живущего своей жизнью, стали отчётливо слышны, как только он замер. То заяц пробежит, то филин прокричит, то волк завоет и ещё тысячи разнообразных звуков, включая насекомых. В тёмном лесу, наполненном дикой, незнакомой природой, оказалось намного страшнее чем ночёвка на старом кладбище, где отец, случаями, оставлял своих отпрысков за провинности. Куро был там два раза, когда ему шёл восьмой год. Первый раз он чуть в штаны не наделал, но во второй уже было не так страшно. В лесу он оказался в первые и на себе познал, что здесь душа на самом деле уходит в пятки от этих незнакомых криков, шуршаний и тресков, раздающихся на расстоянии вытянутой руки. Мурашки бегали по телу будто живые муравьи, а тело так и бросало в дрожь, словно в студёную зиму.

Куро старался не трястись и вообще не шевелиться. Отец всегда говорил, что если очень долго находиться на одном месте без движения, то можно легко слиться с ним воедино так, что тебя даже самый зоркий зверь не заметит. Мальчик помнил все наставления и уроки родителя и следуя им, пытался выжить. Не спал половину ночи, но потом всё же, свыкшись со всем происходящим, закрыл глаза.

Утро разбудило его пением птиц, далёким журчанием ручьёв и тонкими лучиками света, едва пробивающиеся сквозь купол гигантских сосен.

Проснувшись, Куро достал запасённый заранее в узелке рис, скомканный в шарик, перекусил немного, смочил горло водой из бамбуковой фляги и спустившись со своего ночного укрытия, пошёл дальше по тропе.

Ближе к полудню, тропинка пропала. Пропали и сосны. Их сменили исполинские кедры, подобные он видел в Курамадэра. Только теперь их насчитывалось в сотни, а то и в тысячи. Громадные, древние стволы вздымались в самые небеса, а корни, словно гигантские щупальца, вырывались прямо из-под земли, обвивая замысловатой паутиной нехоженую почву и переплетались друг с другом. И жутко и красиво одновременно, что аж дух захватывало.

Зверь тут тоже ходил, с опаской поглядывая на непрошенного гостя, но близко никто не подходил. Даже волк, видимо сытый, глянул издалека, предупреждающе и дальше побрёл своей дорогой. Только лисицы, иногда пробегали совсем рядом. Эти больше расположены к человеку, наверное, поэтому и оборотни – кицунэ из них чаще всего получались. Благо медведя Куро не встретил. Если этот крупный зверь вздумает напасть, то мальчика уже ничего не спасёт.