– Дорогой Учитель, я очень признателен вам за науку, за добрые пожелания, за ваше доброе сердце и теплое отношение во все время пребывания в школе. Могу ли я задать вам один вопрос?

– Да, конечно.

– Куда поехали шестеро ваших бывших учеников с чемоданами инструментов?

– Эти ученики после нашего монастыря обучались искусству хирурга в английском госпитале в Лахоре. Сейчас они поехали вместе с нашими травами и благословениями, а также с их инструментами в Кашмир, где снова вспыхнули беспорядки.

– Почему они заезжали в монастырь и встречались с тобой?

– Потому что я послал их учиться. Мы заплатили за их обучение и хотим, чтобы они совершенствовались в своем искусстве. А лучший способ совершенствоваться в лечении – это само лечение.

– О, Учитель, почему ты меня не послал туда же?

– Только твой Гуру может послать тебя под пули. Но я сомневаюсь, что он пошлет тебя, прежде чем ты окончишь школу военно-полевой хирургии англичан и достигнешь семнадцати с половиной лет. Я не могу рисковать тобою. До свидания.

Настоятель повернулся, вышел из приемной и закрыл за собой дверь. Видно было, что он взволнован расставанием.

Через двенадцать дней пути Лама и сын раджи снова встретились с Гуру. Он внимательно просмотрел письмо и бумаги будущего целителя и сказал:

– Завтра утром отправляйся в школу военно-полевой хирургии. Приедешь обратно с дипломом или можешь прямо ехать в пехотную бригаду сипаев в Кашмир, начальник госпиталя знает меня, и я ему напишу о тебе.

– Гуру, ты ничего не хочешь мне сказать, ни о чем спросить?

– Видишь, тебе еще не хватает выдержки, хладнокровия и наблюдательности для того, чтобы быть настоящим целителем. Ты не прошел экзамена, но я уверен, пройдешь его в будущем. Чтобы твои хорошие задатки не заглушили сорняки самодовольства и честолюбия, ты должен каждый день пропалывать грядки, и помочь тебе в этом должен я, твой старый наставник Лама и все то, что ты встречаешь и преодолеваешь на своем пути. До свидания, мой взрослый малыш.

Через год с небольшим, не заезжая к Гуру, вместе с маршевым батальоном пехотной бригады, трясясь на повозке с инструментом и перевязочным материалом или в седле, Раджуб прибыл в расположение госпиталя. Он много раз уже присутствовал во время операций и перевязок при обучении, но там, в помещениях, отделяющих друг от друга разных больных и врачей, в комнатах, оборудованных так или иначе для операций, все это выглядело не так страшно, как операции в брезентовых палатках или под открытым небом здесь в полевом госпитале.

Раненые и пострадавшие во время погромов женщины, мужчины, солдаты прибывали каждый день с гор и из долин, измученные дальней дорогой и большой потерей крови, стонущие, плачущие, сжимающие от злости зубы. Дни сливались в непрерывный кошмар крови, боли и стонов. Только в редкие минуты отдыха Раджуб успевал сделать несколько упражнений для релаксации или посидеть в медитации. Но даже на фоне этого кошмара нестерпимо болезненным пятном лежали на столе Раджупа израненные, изрезанные или обожженные дети. Шесть месяцев длились на этот раз религиозные столкновения, шесть месяцев горели дома и посевы, страдали люди и животные. Через шесть месяцев части регулярной армии оккупировали Кашмир, расстреляли несколько десятков руководителей исламистских группировок и погасили на время тлеющий конфликт. Легко раненный Раджуб получил отпускное свидетельство и отправился к Гуру.

Через несколько дней он достиг монастыря и вечером вошел в помещение, которое занимал Учитель. Тот встал, подал гостю кружку с рисом и пиалу с чаем, жестом пригласил его к столу и сел перед очагом в медитацию. Через пять-семь минут, закусивши и попивши чаю, Раджуб, ни слова ни говоря, опустился перед тем же огнем, но по другую сторону стола. Через полтора часа Гуру встал, хлопнул в ладоши и, жестами показывая дорогу, проводил Раджуба в комнату для отдыха. Утром на восходе солнца, после того как Раджуб закончил разминку, побыл в медитации и перед трапезой подошел к источнику с замечательной чистой водой, Гуру сказал ему: