– ДИЛЯРА!!!

Не пронесло.

– Ты ОПЯТЬ!!! – мама ворвалась в комнату, с перекошенным от злости лицом, – я же тебя просила! Просила не связываться с этой девочкой! Но ты! Ты опять! Мне звонила Сирень Фиргатовна! Да что с тобой не так?!

– Ты просто не знаешь! – Диляра резко села, – Ты же не слышишь, что она говорит! Эта Марданшина! Для нее все мы грязь, и только она одна королева! И Сирень ее защищает!

– А ты тут при чем?

– Да ее никто терпеть не может! Она…

– Я спросила: при чем тут ТЫ! – мамины глаза полыхнули опасным огнем, – Она обидела тебя?

– Нет, но…

– Тогда почему ты опять нарываешься на скандал?! Каждый раз одно и то же! Теперь меня вызывают в школу на разговор! А у меня дежурство! Придется меняться, и для чего? Чтобы слушать, как меня будут распекать за твое поведение!

– Да она знаешь, что? – не выдержала Диля, – Она сказала Оле Батаевой, что такие как она, должны прислуживать ей! И грязную тряпку положила ей на тетрадь! А Оля виновата, что у нее папа обычный человек, а не как у Марданшиной – депутат-бизнесмен? Виновата, да???

 Мама плюхнулась на стул.

– А почему сама Оля в свою защиту ничего не сказала? Тебе же каждый раз попадает за других! Ну неужели нельзя было просто пропустить это все мимо ушей?! Хоть раз!

Вообще-то можно было. Но такая уж была беда с Диляриным характером – она не терпела несправедливости. А одноклассница Алия Марданшина вкупе со своим крутым папой была просто ее воплощением. Мало того, что ей разрешалось носить в школу все, что угодно, хоть золотые серёжки до плеч, хоть глянцевые журналы вместо учебников, так еще и классная руководительница, та самая Сирень Фиргатовна, тщательно оберегала представительницу «золотой молодежи» от любых стрессов. Хоть бы раз сделала ей замечание! Да Бог с ними с замечаниями! Хоть раз бы вызвала к доске! Так нет же! Ведь знает, что Алия ничего в математике не смыслит, только будет стоять с тупым видом и таращиться в пол! Но это же дочь самого великого Марданшина! Так нельзя! И к доске неизменно вызывали только детей самых обычных родителей.

Вот эта самая несправедливость и была Диле поперек горла. Она просто не могла не бороться против этого. Хоть как-нибудь. И получала всякий раз то замечания, то гневные записи в дневник, то откровенные угрозы.

– Подожди-ка, – вдруг встрепенулась мама, – а ты-то что сделала? Назвала ее как-нибудь или что? Сирень Фиргатовна сказала только: «Ваша дочь перешла всякие границы». Что это она имела в виду?

Вот черт!

– Я… в общем… Взяла тряпку, которую она положила на тетрадь Оли, и… и… положила ей на голову.

– Что?! – мама вскочила со стула, как ужаленная, – На голову дочери Марданшина?! Грязную тряпку?! Ты с ума сошла?

– Да какая разница, чья она дочка? – взорвалась Диляра, – Если она гадина, то пусть получает!

– Как ты не поймешь?! У нее есть отец, а у него связи! А у нас с тобой никого нет! Ты вот за всех заступаешься, а за нас кто заступится? Девятый класс, аттестат должны дать! А вот выгонят тебя из школы, что будем делать? К кому пойдем?..

По щекам мамы заструились слезы, и она выбежала из комнаты. А Диле стало совсем худо. Как так получается? Сделала честное доброе дело, а теперь почему-то стыдно…

И ведь даже не пообещаешь, что больше так не будешь: Диляра точно знала, что будет, так уж устроена.

Мама гремела на кухне кастрюлями, и горестно растягивая ноты, напевала под нос песенку, которую всегда вспоминала, когда ей было грустно или плохо – про голубку, что из жалости прилетала к бедной сиротке. Диляра этот мотивчик терпеть не могла. Она искренне считала, что если тебя кто-то обидел, то нечего петь слезливые песни, надо собраться с духом, и выцарапать обидчику глаза. По возможности.