– Откуда… откуда это здесь?! Он выглядит новым!

– Именно, – Ламберт потер небритый подбородок, – это и есть самая крупная наша находка, из-за которой-то, кстати, мы тебя и позвали. Мы тут все теряемся в догадках, а бедный Ольсен, кажется, скоро сойдет с ума. Мы набрели на что-то жутко интересное, Олаф.

– Жутко – не то слово, – Шарлотта присела возле меча и осторожно наклонилась к эфесу, – ни царапины, ни пятнышка. Ничего! Будто только что выковали!

– Здесь материалов для исследования – не на один год, – Олаф встал и осмотрел погребальную камеру; взгляд его цеплялся за каждый амулет или блестящую безделушку.

– Верно. Говорил же – сенсация! – улыбаясь, Ван дер Мер хлопнул в ладоши. – Пойдемте назад. Завтра перенесем самое интересное в лагерь и начнем работу. Нужно как следует все идентифицировать и изучить, насколько возможно с полевым оборудованием – а там получим разрешение и заберем все в нормальные лаборатории. Что скажешь, Олаф? Не зря приехали?

Профессор Энгелен ничего не ответил, в молчаливом удивлении разглядывая сверкающий клинок.

Дождь прекратился ближе к утру, перестав жалобно стучать по шатру. Все мирно спали в общей палатке, Олаф же остался в главной – он просматривал документы, ознакомился со списками находок, сделанными Ван дер Мером, и тихо уснул как сумел, завернувшись поплотнее в пальто и прикрыв лицо шляпой. Спустя какое-то время он проснулся от странного холода, несмотря на то, что оставил включенным обогреватель, наплевав на все инструкции по безопасности. Сонно протерев глаза, профессор сел и бросил взгляд на полог шатра. За ним – ни пятнышка, ни лучика света. Темно, хоть глаз выколи. Может, еще слишком рано? Энгелен, порывшись в кармане пальто, достал телефон, но тот не желал включаться, сколько бы ни вдавливал профессор нужную кнопку. Из-за полога раздался звук – как будто вздох, но тяжелый, будто не человеческий. Олаф поднялся.

– Ламберт?

Ответом ему стало только молчание. На необычно ватных ногах Олаф подошел к пологу и расстегнул его. Внутрь ворвался туман, густой и странно клубящийся, будто кто-то специально напустил дыма. Снаружи не раздавалось ни звука. Чернели темные стволы деревьев, покачивая печально синими кронами в тон небу. Палатка пропала; ни озера, ни берега – только бесконечный лес, карабкающийся по склонам холмов и угрюмо смотрящий на незваного гостя. Профессор пошел было наугад, но тут же остановился. Маленький темный силуэт проступил в чаще, за одним из деревьев. Будто ребенок играл в прятки, уверенный, что его совсем не видно. Олаф сделал пару робких шагов вперед и тихонько позвал:

– Ламберт?..

Тень испарилась. Профессор Энгелен услышал частое придыхание, будто кто-то торопливо шел или бежал прямо позади него. Звук нарастал, пока не превратился в громовые раскаты, давящие на уши. Олафу показалось, что он почувствовал чье-то теплое дыхание на затылке. Профессор обернулся…

…и проснулся по-настоящему. Вскрикнув, он дернулся и свалился на землю. Ворча и пытаясь продрать сонные глаза, он, шатаясь, поднялся на ноги. Уставился на часы, но не сумел рассмотреть моргающие цифры. Тогда он схватил телефон, который лежал на раскладном столе – экран показал пять тридцать утра. Небо покрывало сплошное серое одеяло облаков, а иголки и траву даже тронуло инеем за ночь; судя по всему, день не обещал быть солнечным. Ежась, Олаф вылез наружу. Из спальной палатки не доносилось ни звука, зато что-то двигалось меж деревьев, на озере, проползая по водяной глади за колоннами сосен. Профессор Энгелен вышел на берег, слушая, как хрустят камни под подошвами. Вода ледяными волнами набегала на них, облизывала и без того ровные булыжники. Одинокая лодчонка, утлая и старая, выплыла на середину озера, а в ней сидел человек в красной шапке – с такого расстояния Олаф не мог его как следует рассмотреть. Тончайшей ниточкой тянулась леска от простой самодельной удочки. В деревне на другом берегу можно было заметить дрожащие искорки света в окнах – не то от свечей, не то от лучин. В отличие от городских неженок, люди, жившие бок-о-бок с природой, просыпались еще до рассвета.