– Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – и слегка постучала по ней пальцем.

Но кукушка лишь издала слабенькое шипение и замолчала.

– Ах так, тогда вот тебе! – и ударила по ней кулаком сверху.

Кукушка всхлипнула и повисла на проволочке вниз головой.

– То-то же, – удовлетворённо сказала Елизавета Захаровна и продолжила осмотр помещения. На полу валялся табурет со сломанной ножкой, нагло намекая ей на что-то, она пнула его в сторону и стала разгребать кучу хламья, сваленного в углу. Достала оттуда и раскатала на полу ватный, пахнущий плесенью матрац, бросила под голову мешок с какими-то обрезками кожи и, не снимая мокрого пальто, легла, натянув на себя дырявое лоскутное одеяло, найденное в той же куче.

Но озноб так и не проходил, казалось, мокрое тело покрыто тонкой ледяной коркой, а с неснятого берета стекали за шиворот холодные капельки воды.

– И за что мне такое наказание? Наверное, за мою беспутную жизнь в молодости, – бормотала Елизавета Захаровна, поплотнее закутываясь в тряпки. – Ничего, сейчас лавка нагреется и станет немного теплее, – успокаивала она себя, постепенно засыпая.

И приснился ей большой цветущий весенний сад. На ветвистых яблоневых, грушевых и вишнёвых деревьях распустились белые и бледно-розовые бесчисленные цветочки. Некоторые нежные лепестки соцветий отделялись от проползающего по саду утреннего слоистого тумана и тихо плыли по воздуху, распространяя душистый аромат, а далёкая кукушка едва слышно отсчитывала бесконечные годы, которые Елизавета Захаровна с наслаждением считала, вдыхая сладкие запахи, стоя на краю сада в мокром пальто и бесформенном, разбухшем от дождя берете. Лёгкий дымок от горящих костров в дальнем конце сада щекотал ноздри, и оттуда, сквозь туман и дымку, показалась группа нарядно одетых вельмож и военных. У всех изысканно одетых гражданских чинов красовались на груди новенькие ордена Святого Станислава второй степени, а на шее – ордена Святой Анны и другие знаки отличия. Мундиры генералов, расшитые золотом, поблескивали от утренних солнечных лучей, которые, как спицы, пронизывали слоистый и пушистый розовый туман фруктового сада. Среди всех этих празднично одетых людей, всех этих эполетов, аксельбантов и орденов, выделялся скромно одетый в серо-зелёный мундир прусского образца голубоглазый мужчина невысокого роста с гордо поднятой головой. Он шёл, слегка улыбаясь, в середине свиты, держа треуголку в правой руке, а левую заложив за спину, и изредка вяло задавал окружающим несложные вопросы, а люди из его свиты по очереди тихо отвечали ему, почтительно нагибаясь. И вся эта группа блестящих сановников медленно двигалась в сторону Елизаветы Захаровны.

– Господа! Как же здесь прекрасно, как в раю! – захотелось крикнуть ей.

Но они уже увидели мокрую нелепую фигуру женщины, стоящую на краю цветущего сада, и остановились, презрительно улыбаясь, разглядывая её. И вот уже к ней бегут два рослых красавца кавалергарда с аксельбантами и мальтийским крестом на мундирах, звеня шпорами и бряцая саблями.

– Мадам, как Вы здесь оказались?

– Мадам, Вам нельзя здесь находиться.

– Мадам, Вам следует немедленно покинуть это помещение, – приглушённо кричали они, приближаясь.

И Елизавете Захаровне впервые в жизни стало невыносимо стыдно за свой неприглядный вид, за свой дурацкий бесформенный берет, за своё промокшее пальто, за разбухшие от слякоти грязные ботинки, и ей захотелось убежать, спрятаться от разглядывающих её блистательных вельмож, но ноги словно приросли к земле, она не могла двинуться с места.

– Господи, хотя бы дым с туманом закрыли меня от них, – впервые взмолилась безбожная Елизавета Захаровна.