Ньял вновь возмущенно закудахтал, но вместо атаки на соперника возмущенно всплеснул руками. Кося одним глазом на несчастного влюбленного, Бэван закатил глаза и, запрокинув щекастую голову, захохотал во все горло. Мужчины, стоявшие недалеко от них завистливо и одобрительно загудели.

Если бы Бэван не радовался так сильно своей проделке, то не пропустил бы момент, когда крепкая кухаркина ладонь взметнулась вверх и с невероятным звоном опустилось на лицо нахала. Бэван поднялся в воздух, словно пушинка и, не открывая глаз, со свистом пролетел несколько шагов. Ударившись о каменные ступени он удобно устроился у двери казармы.

– М-м-м! Проклятье-е! – Замычал Бэван и под восторженный хохот товарищей попытался подняться.

Он, как лошадь мотал головой и, тараща на Илву мутные поросячьи глазки, стал растирать ушибленную челюсть. Женщина отряхнула руки, круто развернулась, и больше не обращая внимания на глупых мужиков, принялась разливать похлебку по глиняным мискам.

Мужчины рассаживались за длинные столы, бурно обсуждая недавнее событие, и с аппетитом принимались за скудную трапезу. Ньял грустно моргая, поглядывал на сердитую кухаркину спину, а сидящий рядом с ним Бэван вяло жевал хлеб, то и дело, проверяя языком на месте ли его зубы.

Воспользовавшись тем, что все заняты делом, Олсандр выловил из похлебки кусок козлятины и вместе с добрым ломтем еще теплого хлеба завернул ее в чистую тряпицу, а затем спрятал за пазуху. Быстро расправившись с остатками еды, он встал из-за стола и направился в сторону возвышающегося на горе замка.

Перейдя через мост, он не вошел в ворота, где стояли стражники, а спустился по едва заметной тропинке вниз к темной воде и, прошагав еще полсотни шагов вдоль стены, завернул за угол. Здесь в каменной стене виделась вросшая в землю низкая и растрескавшаяся от времени деревянная дверца. Не успел Олсандр постучать, как за дверью раздался знакомый голос:

– Входи мальчик… Знаешь ведь, что ты всегда здесь желанный гость! – Произнес он на рарогдарском наречии.

Олсандр распахнул дверь, склонившись почти вдвое едва смог протиснуться в маленькую комнатку больше похожую на каменный мешок. Здесь на полу вдоль стен стояли сложенные друг в друга вязаные из бересты большие и маленькие корзинки, разнообразные туески для сыпучих продуктов, кузовки для овощей и фруктов. На стенах висели огромные пучки сушеной травы и корешки. В углу над очагом в небольшом котелке весело булькало какое-то очень едкое бурого цвета варево. Рядом с ним на низком кривом столе стояла глиняная миска с нетронутой похлебкой.

– Значит, Илва уже была здесь. Молодец, не забывает старика. – Одобрительно подумал Олсандр и кивнул.

В дальнем углу помещения на низкой скамейке сидел худой старик. Из одежды на нем была лишь длинная рваная рубаха, подпоясанная простой веревкой и плетеные из бересты лапти. Лицо старика вдоль и поперек избороздили глубокие морщины, а прямо в центе высокого лба белел большой шрам от ожога в виде подковы. Так в Хаттхалле клеймили скот и рабов. Голубые глаза старика, обрамленные белыми ресницами и густыми кустистыми бровями почти не мигая, смотрели в одну точку на серой стене. Узловатые, морщинистые руки казалось не зависимо от хозяина быстро и сноровисто плели из березового лыка саадал для стрел. Старик не смотрел на то, что делал, потому что старик был совершенно слеп.

Он появился здесь много лет назад одновременно с его матерью после похода военных отрядов хаттхалльцев в Рарогдарию. И говорят, что уже тогда он был глубоким стариком. Сколько же ему лет? Может сто, а может двести?