– Ты лучше спроси, что ты не получишь. Свистну, и моя братва спалит твою богадельню к тролячьей матери, если только узнаю, что ты что-то утаил от меня.

– Проезжала тут одна, – отвёл глаза Мортель, подливая вина. – Но что-то память меня подводит. Жизнь у меня тяжёлая, господин Вархвар. Тяжело мне, ой как тяжело. Я уже не молод хозяйство на себе тянуть, а тут ещё и сестрёнка у меня сбежала. Видите ли, ей тут скучно!

– Живка, что ли?

– Она самая. Свалила вертихвостка окаянная! Вот кто бы мне новую хозяйку нашёл…

– Понял, не дурак, – усмехнулся орк. – Будет тебе новая хозяйка, рассказывай…

– Вчера приходила, нездешняя, откуда-то с юга. Говорит, прошла через мёртвые посёлки. К воротам идёт. Плечо у неё перевязано, словно огнём опалило.

– На ладонях ничего не заметил?

– Перчатки она при мне не снимала.

– Какой дорогой она пошла?

– Той, что ведёт через перевал, с троллями.

– Отлично, Мортель. Перехватим её там. Не бойся, старый гоблин, за мной не заржавеет. Есть ещё новости хорошие для меня?

– Да какие новости, – махнул лапой Мортель. – Тихо у нас. Сам знаешь, у нас шумно только летом: то паломники подерутся, то караван ограбят, то гарпию для борделя из храма стащат. Каждый год одно и то же. А зимой… зимой тихо. Кто ж зимой в горы-то сунется.

– А дымом что во дворе пахло, жёг что ли кого?

– Мусор. Накопилось. Вот прибраться решил: все равно постояльцев нет.

– Мусор, – усмехнулся орк. – Человечий…

Гоблин криво усмехнулся и подлил в серебряные бокалы. Они ещё долго сидели и пили. Орк жаловался на потерю тролля, гоблин внимательно слушал его, поддакивал и подливал вино в бокалы.

Эура же коротала ночь в сугробе, спрятавшись от метели в крохотной расселине между камней. Она сидела, кутаясь в плащ, протягивая озябшие пальцы к едва горевшим веткам.

Нельзя прожить жизнь наполовину, пройти свой путь наполовину, любить наполовину, страдать наполовину… Вот умереть наполовину, как оказалось, можно. Что меня гнало прочь от родительского дома? Я много думала об этом после.… У меня нет ответа на этот вопрос. Почему люди совершают безумные поступки? Они просто не могут иначе.

Утро разогнало ночную мглу и успокоило метель. Костерок тлел в маленьком очаге из рыжих булыжников. Подбросив сухой травы, Эура зачерпнула в котелок снега, кинула кусок вяленой рыбы и поставила на огонь. Пока бульон закипал, обещая сытный завтрак, девушка спустилась к роднику. Ручей весело бежал по обледенелым камням из расселины в скале и бурным потоком срывался вниз в футах ста от истока, образуя водопад. Ниже по течению поток падал с обрыва в чашу бассейна, орошая брызгами статую богини, и уносился дальше по акведуку. От прекрасной статуи остались лишь босые ступни с аккуратными человеческими пальчиками на мраморном постаменте и полы одежд, что плавными складками переходили в ступени, ведущие к разбитому алтарю. У бассейна в скале были вырублены низкие скамейки, чтобы путники могли испить прозрачной, как слеза, воды и поблагодарить неизвестную богиню.

      Зачерпнув воду ладонью, девушка умыла лицо. Капли оцарапали обветренные щеки и инеем застыли на ресницах. Эура фыркнула и набрала ещё пригоршню. Вдруг вода в роднике потемнела. Блестящие масляные пятна поплыли по ручью. Эура подняла взгляд. На неё, не мигая, смотрели жёлтые глаза с вертикальными щёлочками зрачков. Из открытой пасти в ручей капала слюна. Принесённая селем каменная груда оказалась горной кошкой, притаившейся у родника. Прижав к камням пятнистое брюхо, животное готовилось к прыжку, сжавшись, словно часовая пружина. Заметив, что обнаружена, шестисот фунтовая кошка прижала уши к угловатой голове и оскалилась, обнажая клыки. Девушка попятилась, лихорадочно ища укрытие. Эура отступала, шаря глазами по сторонам, но рядом были лишь камни и обрыв. Наконец нервы девушки сдали, и она побежала. За спиной раздался грохот, словно обвалилась горная порода: прыгнув, кошка приземлилась за её спиной. Коснувшись земли, каменный хищник вновь взмыл в прыжке.