Нейтикерт, мелодично звеня золотыми пластинами, покачала головой.

– Пусть остаются.

– Зачем?

– Ну-у, … ну, так, вообще, и для солидности, и общего оживления сюжета.

– Как будет угодно Вашему Величеству, но хочу Вам доложить, что я как-то недолюбливаю львов – у них такие большие-большие, желтые-желтые и совершенно пустые глаза. – сказал странник, неодобрительно поглядывая на льва, скучающе разглядывавшего вестника.

– Но все, же одно достоинство у них есть – они мне повинуются беспрекословно.

– О! Это, скорее, достоинство Вашего Величества, и я с восхищением отмечаю, что Вам повинуются не только люди, но и звери. – наконец-то удалось вставить хоть один комплимент страннику.

Однако неприкрытая лесть не произвела видимого эффекта на царицу, по крайней мере, она не стала, мурлыкая, тереться о его ногу. Лицо Нейтикерт оставалось непроницаемым и вновь перед странником оказалось бесстрастное каменное изваяние.

– Ну, так слушай мои слова пришелец. Да, именно пришелец, ибо не могу назвать тебя даже чужеземцем. И слушай очень внимательно. А потом хорошо подумай, прежде, чем ответить. Потому что от твоего ответа кое-что зависит, и ты догадываешься что. И это «что» намного более важно для тебя, чем для меня. Для меня оно вообще никакого значенья не имеет. Для меня это имеет такое вот значенье. – юная дева отщипнула крупную, светящуюся виноградину, отправила в рот и облизнула губы. – Ты хоть это понял?

Тут странник на время прекратил поедать голубя, глаза его слегка округлились.

– О, да! Царица, я это понял.

– Что ты, якобы, понял?

– Я, якобы, понял, что моя жизнь для тебя менее важна, чем для меня и…

– И?

– И ты хочешь, чтобы я это все понял, так же как и ты.

– Более всего, сейчас хочу я, тебя, наглую мартышку, как-нибудь убить и как можно по-больнее. И так, всего быстрее, я и поступлю, лишь за одно твое хамское заявление о сущности божественной своей. Здесь бог один и он сейчас перед тобою, а все остальные боги находятся в Дуате, – вот тебя туда я и отправлю. – царица показала остренькие зубки с четырьмя выдающимися клыками. – Им там будешь объяснять, где ты там сам у себя нашел божественную сущность. Но! Но ты и не просто человек, в смысле – не простой. С первых твоих слов, еще при первой встрече, было ясно, что ты не роме, хотя языком нашим владеешь ты изрядно. Ни один житель Черной Земли не будет себя так вести, в особенно-то перед Великим Храмом. А ты, мало того, что второй раз влезаешь в мой дворец, так нагло требуешь еще и угощения. (И выпить тебе подавай и пожрать тебе, от пуза, охота!). Да и не похож ты на роме, но это ладно. Самое интересное, что ты и не кушит, и не хериуша, и не маджай, и не техенну и не шасу. Ты ни из одного из племен, подвластных Черной Земле, и ни из кого, нами еще не согнутых и ни из какой-либо хрени вокруг, либо в отдаленье. Такое создается у меня лично впечатление, что ты вообще ниоткуда, ибо подобных тебе я не видела и сомневаюсь, что в земных пределах живут подобные тебе. Итак, спрашиваю тебя второй раз – кто ты, откуда, зачем пришел в мою страну, зачем пришел в мой город и что ты делаешь в моем дворце?

Слушая эту речь, вестник не только оторвался от ужина, но и слегка приоткрыл рот и теперь его глаза округлились от удивленья.

– Царица, нельзя не отметить, что ваша красота равняется уму и очень трудно определить, что превосходит что. Ну, а то, о чем ты меня спрашиваешь сейчас, я спрашиваю себя каждый день. Мне это так же непонятно, как и Вам, но Вы можете спросить у меня, а мне спросить не у кого.

– То есть… – царица многозначительно приподняла бровь.