Я останавливаюсь и отрываю перо от страницы. В комнате уже не холодно, так что я не знаю, почему меня пробирает дрожь.

Все дело в той лисе, думаю я и смотрю в окно туда, где последний раз ее видела. Лиса давно убежала, а дневной свет прогнал из леса все пугающие тени, но я все равно ощущаю, что издалека что-то надвигается, чувствую предвестие каких-то бед.

Не будь дурой, Марта Баллард, говорю я себе под нос, а потом опускаю и взгляд, и перо. Вскоре я снова начинаю водить пером по бумаге.

Четверг, 26 ноября. – Ясно и очень холодно. Роды. Третья дочь Чарльза Кларка. – Мистер Коуэн позвал меня к Бетси Кларк, которая начала рожать, во втором часу ночи. В четвертом часу утра она благополучно родила дочь (это ее третий ребенок, все девочки). Потом меня проводили к Поллардам. Мне сообщили, что Джонатан и остальные пытались спуститься на плоту и их захватил лед в Бамберхук-Пойнт. Лед встает очень быстро. Сэм Дэвин провалился под лед, пытаясь добраться до берега, но его спасли…

Рука моя зависает над бумагой, и я собираюсь сделать запись о смерти Джошуа Бёрджеса, но в голове свербит какая-то мысль, будто где-то чешется, а потянуться почесать невозможно, так что я листаю страницы назад в поисках записи за прошлый месяц.

В моих дневниках страницы не пронумерованы, но это никогда не мешало находить нужные мне старые записи. Когда я пишу, то запоминаю, на какой стороне разворота и в каком месте страницы находится запись. Помню кляксы и вычеркнутые слова. Ошибки и описки. Прямо сейчас я четко вижу запись перед глазами, вижу, что верхний левый уголок страницы оторван, а на полях пятно. Когда помнишь такие детали, найти нужное несложно.

Четверг, 1 октября. – В основном ясно, иногда дожди. Сегодня у нас были гости. Приходил мистер Сэвидж, сообщил, что мистрис Фостер дала показания под присягой о том, что ее изнасиловали несколько мужчин, включая Джозефа Норта. Потрясающе! Провела день дома.

О господи, думаю я, выпрямляясь. Нужно предупредить Ребекку прежде, чем это сделает кто-то еще.

* * *

Соседи давно уже перестали удивляться тому, что я не пользуюсь дамским седлом. Меня так часто вызывают на происшествия и несчастные случаи, что подобные непрактичные вещи просто неуместны. Зачем вести себя как леди, если от того, как быстро я доберусь, может зависеть человеческая жизнь? Снова переоблачившись в наряд для верховой езды – юбку из саржи с начесом, которая превращается в широкие брюки, если перестегнуть два ряда пуговиц, – я иду в сарай седлать Брута.

Там Сайрес.

На мгновение мне кажется, что это Эфраим – настолько они похожи со спины, – а потом он поворачивается, и я вижу бороду.

Он краем глаза замечает меня и вздрагивает, но потом, не успеваю я моргнуть, тревога сменяется быстрой улыбкой, от которой его светло-карие глаза блестят. Потом Сайрес морщится, и я вижу разбитую губу и синяк под глазом. Я знаю, что ему такое не нравится, но все же беру его за подбородок и поворачиваю голову туда-сюда, чтобы осмотреть.

Сайрес закатывает глаза и вздыхает, но смиряется. Ничего не сломано, зашивать ничего не надо. Я его отпускаю. Мои взрослые мальчики терпят материнскую заботу только в небольших дозах.

– Ты когда вернулся домой? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами, будто не задумывался о подобных вещах. Может, так оно и есть. Часов у нас нет, но у каждого Балларда, включая меня, хорошее чувство времени – мы ощущаем его течение по движению солнечных лучей, по длине теней. Даже зимой. Даже когда небо закрывают густые тучи, а солнечный свет довольно мутный. Мы чувствуем время, и по нему строим ход наших дней.