Госпожа Тай Мэн смешалась. Пришлось вступаться смотрительнице: это оказалась Анна. Она выдала что-то про ракеты, которые нацелены на берега Индара, но самое главное: я поймала ее взгляд.

И не стала спрашивать дальше.

А жаль, хотелось разобраться: почему, если они такие жалкие и слабые, мы все время живем в готовности «отразить удар неприятеля»?

Если ты слабый, разве будешь нападать? Вот даже олени в тундре. Первоцвет не решался биться за важенок, пока не вымахал в здоровущую тушу, потому что иначе другие самцы просто поколотили бы.

Да и ракеты ведь должны лететь через море, а я точно знаю: далековато.

В тот раз меня не наказали, но я слышала как Тай Мэн обсуждала что-то со смотрительницами. Они называли мое имя. Я испугалась так, что пряталась под кроватью, боясь: за мной придут, прострелят голову, как Первоцвету, но ничего не случилось. Прошло уже месяца полтора. Наверное, могу говорить: пронесло. Ура. Когда я была младше, реже задавала дурацкие вопросы – на самом деле, после потери родителей и Нико словно повторяла однообразные действия, не задумываясь о них. Теперь словно бы просыпаюсь.

На уроках мы разделяемся. Аленка идет в младший класс, а я в старший. Комнаты большие, всегда холодные – даже летом. Мы сидим прямо на полу и пишем сломанными карандашами на тонкой и грязно-серой бумаге.

Учиться мне вообще-то нравится – госпожа Тай Мэн или невысокая пухлая Ши Цао рассказывают много интересного. Иногда бывает что-нибудь по-настоящему захватывающее, например, мы в прошлую пятницу мы резали живых крыс и смотрели, как они устроены. Ши Цао показывала, где сердце, артерии, желудок, а потом нарисовала человека в разрезе: все те же органы. Ну кроме хвоста. Хвоста у людей нет, а жаль.

– Люди и животные неразличимы, но только мудрость Коллектива делает нас теми, кто мы есть, – заключалаШи Цао, а я думала о Первоцвете. Он как я. Он умер, а я еще нет.

Может, это вовсе не справедливо.

И все-таки я бы хотела больше уроков. Жаль, что выделенные три часа быстро заканчиваются.

Пора идти за ежедневным рабочим нарядом, никуда не денешься. Яиду по широким полутемным коридорам, высматриваю в однообразно-коричневой толпе девочек Аленку. Все идут на улицу, и это похоже на бегство огромного роя насекомых, муравьев или бесцветных вылинявших пчел. Девочки движутся медленно, никому не хочется первой оказаться на общем плацу. Рой смыкается и распадается. У двери сторожат двое насекомых побольше: смотрительницы с одной полоской. Мы выплескиваемся на улицу и ползем, ползем дальше.

Аленку нигде не вижу. Надеюсь, с ней не случилось ничего плохого.

Плац большой, здесь проводят спортивные тренировки, но вообще-то физкультурой нас не очень донимают. От мамы с папой я слышала, что в обычных школах больше. В интернате у нас чересчур много работы. Коллектив логичен: лучше давать реальную нагрузку на мышцы, чем просто заставлять дрыгать руками и ногами.

Смотрительницы с двумя полосками выдают задания.

Мы видим их реже, чем однополосочных. Я даже не знаю имен многих, на самом деле – большинства имен.

Они вызывают нас по списку. В интернате пятьсот девочек, так что это заняло бы довольно много времени, но мы приучены выстраиваться в шеренгу по двое – просто стоим рядом, примерно пятьдесят в каждой, и двухполосочнице остается только пробежать по списку работ, а потом указать «ты и ты». Не думаю, что у них есть какие-то любимчики или «хорошие девочки». Нет никакой логики в том, куда пойдешь – на кухню, доедать остатки каши со дна огромного чугунного котла или на какую-нибудь жуткую работу.

Так и есть.