Леонтий стоял неподвижно и внимательно следил за выражением лица Шир в ожидании восхищения на её лице. Шир заметила это, ей не хотелось разочаровывать добродушного хозяина уютной гостиной, и она сказала:

– Такое чувство, что летишь по воздуху, как во сне, так просторно, много окон и много света.

Лицо Леонтия озарила улыбка, немного самодовольная, но добрая, которая уже была наготове, и которую он сдерживал в предвосхищении. Теперь Шир заметила, почему гостиная ей показалась странной: в ней не было обеденного стола, и поэтому, вся обстановка не имела ни малейшего шанса быть мещанской. Да и потом, зачем хозяину ресторана обеденный стол в гостиной?

Леонтий медленно прошёлся по комнате, остановился у окна, посмотрел вниз на площадь, ему никогда не приходила мысль, что, находясь на верхнем этаже, может показаться, что летишь, он никогда не летал и даже во сне, но то, что сказала Шир про его гостиную, Леонтию понравилось.

– Теперь пойдём, покажу тебе спальню, – сказал Леонтий и поманил Шир рукой.

Шир послушно пошла вслед за ним, и в этот момент она думала лишь о том, какие слова восхищения скажет она Лео про его спальню, чтобы доставить ему удовольствие.

Это была белая спальня, уютная, с большой кроватью, спальня молодожёнов, но время, как песок, осело на стенах, на шторах, на зеркале. Поймав своё отражение в потускневшем зеркале, Леонтий тут же отвернулся, он медленно сел на кровать и откинул угол одеяла.

– Подойди сюда, Шир, посмотри, – сказал он, указывая Шир на угол простыни, – это её работа.

На углу простыни была померкшая от времени и стирки вышивка, причудливое изображение – сплетение цветов и бабочек. Шир наклонилась, взялась за край простыни и стала водить пальцами по завиткам узора, ощущение показалось ей очень знакомым. Леонтий смотрел на Шир, глаза его покраснели и стали влажными, он глубоко и беззвучно вздохнул:

– …Она была доброй женщиной, – сказал он, – тихой и незаметной, она наполнила счастьем всю мою жизнь. Я простой работяга, мне бы поесть да поспать, а она умела украсить даже самый обычный день. Бывало, проснусь утром, светло, солнечные зайчики по стенам, она уже не спит, сидит у меня в ногах, вцепила пяльце в край простыни и тихонько себе вышивает. А я лежу, не двигаюсь, притворяюсь, что сплю, а сам наблюдаю за ней: старательная такая, пальцы тонкие, быстрые. Но только заметит, что я не сплою, сразу работу в сторону, прильнёт ко мне, я её обнимаю, а сам думаю: «И за что меня Бог так одарил: и жильё, и заработать есть где, и нежная жена?» Потом сын родился. Тяжело нам тогда было, она сама с ребёнком управлялась, а мне работать пришлось одному, бегал, как ошалевший, сам готовил, сам подавал. Но мы были счастливы, спать падали без сил, но не могли оторваться друг от друга.

Лео, смущаясь, заметил, что по его щекам текут слёзы, он нелепым движением растёр их ладонями по лицу и вытер руки о сюртук.

– Я прожил счастливую жизнь, – прерывисто вздыхая, сказал он, – теперь и помирать не жалко. Сына б только пристроить. Он неплохой парень и совсем неглупый. Любовь ищет, – Леонтий махнул рукой и тяжело вздохнул, – такие женщины, какой была его мать, встречаются редко, мне повезло…

На лестнице раздался грохот быстрых шагов, затем голос Марселя:

– Отец, ты там, ты в порядке? Мне помощь нужна, давай вниз.

– Иду, – тихо сказал Лео, даже не стараясь, чтобы Марсель его услышал. – Прости, дочка, – сказал Лео Шир, он хотел было дотронуться до её плеча, но тут же отдернул руку, – вот поговорил с тобой и легче стало, я уже всем надоел своими рассказами.

Шир захотелось что-нибудь сделать для Леонтия, сказать ему что-нибудь приятное, она едва сдерживала слёзы, слова восхищения, которые она заготовила, вылетели из головы.