Ламьель была обязана выяснить, в чьи именно.

Призвав последние крохи магии, она повернула время вспять. Зубы заскрипели – так крепко они были стиснуты, длинные ногти впились в мягкую плоть ладоней. Ей показалось, что кости ломаются и стираются в прах – так сильно сопротивлялась ее вмешательству Дайана.

Что же она так отчаянно пыталась защитить?

У Ламьель уже почти получилось. Последним, что она увидела, была тень, промелькнувшая на пороге спальни Дайаны. Тень прошлого. Еще немного – и Ламьель увидит лицо тени, забравшей сердце Истинного Дара.

Но в этот самый миг хрустальные осколки взлетели в воздух и впились в прекрасные синие глаза Ламьель. Она закричала от невыносимой боли, кровь застлала ей глаза. А потом красное сменилось черным.

Ламьель вынырнула из зеркальных вод – ослепшая, обезумевшая от ярости и боли. Упала на колени, баюкая лицо в ладонях. У нее даже не осталось магии, чтобы облегчить свою боль.

– Нейа! – закричала она что было сил, совершенно позабыв, что может просто мысленно ее позвать.

Служанка примчалась на зов, громко стуча каблуками по каменной лестнице. Ламьель обернулась к ней – не видя ее, она отчетливо видела оставляемый ею энергетический след, – и Нейа громко вскрикнула от страха.

– Моя госпожа, вы плачете кровью!

– Меня ослепили, – в ярости выкрикнула Ламьель. Признаваться в том, что кто-то одержал над ней победу – пусть даже в одной-единственной схватке, – было просто невыносимо. Слова, пропитанные ненавистью – самым сильным на свете ядом, – жгли язык.

Колдунья могла бы приказать Нейе ее исцелить, но она предпочитала действовать иначе. Не стоит поручать другим то, что ты сама сделаешь куда лучше.

– Насыть меня, – бросила Ламьель.

Она почувствовала, как задрожала Нейа. То, что ей предстояло совершить, было не из приятных. Но она, обязанная Ламьель жизнью, не смела воспротивиться. Слабо сияющее облако энергии стало чуть ближе – перебарывая страх, Нейа приблизилась к своей госпоже.

– Сядь, – приказала Ламьель.

Та без единого звука подчинилась.

Ламьель пила ее энергию большими глотками, задыхаясь от жажды и жадности. В голове слабо билась мысль – она не должна высушить Нейю досуха, нужно оставить хотя бы несколько капель – иначе даже целебный сон служанку не спасет. А она была нужна Ламьель – никто не был ей так беззаветно предан. Ее преданность, граничащая с преклонением, еще пригодится.

Колдунья с трудом заставила себя оторваться ото рта Нейи. Она была переполнена энергией, тогда как след служанки стал едва заметен. Раздался глухой звук – обессиленная, она потеряла сознание. Прикоснувшись к ее шее, Ламьель погрузилась ее в целительный сон.

Затем подняла руки к глазам. Осторожно коснулась век, обнаружив на них мелкие раны. Послала тепло, исцеляя.

Закрыла пальцами глаза, которые продолжали истекать кровавыми слезами. Через несколько мгновений стало ясно – раны слишком глубоки, а магия Истинного Дара слишком сильна, Ламьель их не исцелить. Она закричала – не от боли, от ярости, – вспоминая свои прекрасные синие глаза, которые свели с ума стольких мужчин.

Но для той, кто уже однажды умирал, слепота – не приговор. Сейчас куда важнее было понять, где именно Дайана прячет свое сердце.

Она узнает истину. Непременно узнает.

До виднеющегося вдали города, я, порядком вымотавшись, дошла за четыре часа – часы мистера Морэ, как ни странно, и в этом мире работали исправно. Идти на каблуках по немощеной дороге было чертовски тяжело, и я в который раз пожалела, что не привезла в особняк кроссовки.

Но стоило мне разглядеть город, в который я направлялась, как из головы разом вылетели все посторонние мысли. А посмотреть там было на что. Сердцем города служило исполинское дерево со стволом размером с приличный дом. Дерево уходило высоко вверх, его ветви, склоненные до самой земли, причудливо переплетались, образуя дома.