Хафиз и Эсен были для меня примером невозможной любви, яркими персонажами книг и сериалов, чувства которых мечтали бы испытать миллионы людей. После замеченного притяжения между ними я упорно делал вид, что ничего не знаю. Кокаиновая контрабанда аллюром добралась до Катара, и на счёт Хафиза упала астрономическая сумма для строительства нового медицинского центра. По этому благовидному поводу мы решили с Хафизом предложить Мелек и Эсен улететь вчетвером на несколько дней в Грецию. Девушки восторженно согласились, однако мы никак не могли прийти к общему знаменателю, монотонно споря о том, куда отправиться. Хафиз настаивал на необходимости посетить Афинскую Агору, я же хотел, наконец, увидеть вулканический кратер Кальдера на Санторини, Эсен жаждала беспробудных вечеринок на Миконосе, а Мелек по своей занудной привычке была в нейтралитете. Тогда я и заметил, что грусть в её малахитовых миндалевидных глазах стала насыщеннее и глубже. Она практически перестала смеяться и играть на арфе, но по-прежнему носила на шее кулон с волосом брата. Я понимал, что Греция, в которую она так часто в детстве ходила с родителями на яхте из Бодрума, никак не поможет ей вновь превратиться в Мелек, беззаботно улыбающуюся на прошлогодней фотографии с экрана смартфона. В моём утомлённом мозге томилась мысль, что именно с моим приходом в душе Мелек поселилось беспросветное уныние, поэтому я принял решение взять всю ответственность за покупку авиабилетов на себя. Я не сказал ни Хафизу и Эсен, ни тем более Мелек, куда я ткнул пальцем в раскрученный школьный глобус. По пути в аэропорт девушки беспечно гадали, куда отправится наш самолёт: в Сингапур или Милан, в Токио или Сидней, в Лиссабон или Белград. Хафиз держался хладнокровнее саламандры, однако всё же взял с собой на три дня два чемодана с лимитированной эксклюзивной одеждой.

Приехав в аэропорт и подойдя к стойке регистрации, Эсен и Мелек открыто выразили недоумение и даже разочарование моим выбором. Реакция моего друга Хафиза оказалось иной: в первый и последний раз он смотрел на меня, как на равного себе: непредсказуемого и даже храброго берберийского льва в человеческом обличии. После пройденных в аэропорте обязательных формальностей мы направились к гейту и погрузились в невыносимо утомительное ожидание. Мелек измученно спала на моём плече в то время, как Хафиз метался из стороны в сторону, встревоженно держа телефон у левого уха. Мне вновь стало скучно. Даже перед поездкой, даже вместе с небезразличными мне людьми, даже выпив двойной шотландский виски с двумя кусочками льда. Неожиданно мой любознательный взгляд приковало поведение Эсен: она аккуратно записывала что-то ручкой из гусиного пера в потёртый блокнот без линовки, временами закрывая глаза. Эсен была левшой, как и я, и, наверное, это единственное, что роднило меня с ней, не считая Хафиза. Любопытство узнать её мысли беспрестанно давило на мою искалеченную психику, и спустя несколько минут Эсен с ловкостью поймала мой заинтересованный взгляд, который я стыдливо отвёл. Сестра лекаря не переставала испепеляюще и нагло смотреть на играющего на её нервах русского. Спрятав глаза, я чувствовал неприкрытое раздражение и одновременно излишнее стеснение от того, что я пытался издалека пролезть в её обнажённую на бумаге душу. 15:10, посадка началась. Я с осторожностью разбудил Мелек, которая, казалось, вовсе не хотела просыпаться. Хафиз отдал сотруднице аэропорта, не отрываясь от телефонного разговора, посадочный билет, и мы последовали в самолёт. Полёт прошёл быстро и безболезненно, и спустя полтора часа мы оказались в Иерусалиме. По прилете мы прямиком отправились в забронированный мною отель, в котором я когда-то останавливался с родителями на осенних каникулах. Эсен не упустила возможности высказать своё возмущение отсутствием большого спа-комплекса в гостинице и собственного ночного клуба. Когда я тщетно попытался объяснить ей, что люди со всего мира прилетают на Святую землю вовсе не для массажа с горячими морскими раковинами и обёртываний розовой глиной, Эсен вылила на меня массу несмываемых оскорблений. Тогда я и сам мог поверить в то, что я скучный закомплексованный зануда и мерзкий жлоб, зажадничавший аренду личного самолёта и президентский люкс. После непродолжительной перепалки мы всё же разместились в отеле и отправились в Цитадель Давида, археологический архитектурный памятник, который также называется одноимённым городом. Эсен тотчас же принялась уговаривать нас пойти на световое шоу, которое технологически рассказывало об истории судьбы царя Давида. Если бы сестра лекаря не нашла развлечение даже на Святой Земле, я бы настоял на принудительном посещении психотерапевта, искренне испугавшись за её неясное будущее. Меня поразило то, как Эсен, подобно ребёнку, пыталась уломать брата посмотреть никому не интересное представление, делая это настойчиво, но без детских надоедливых капризов и истеричных упрёков. Мелек, как всегда, будто не имела слова или характера: ей было безразлично всё, что происходит с нами то ли из-за блаженной апатичности, то ли из-за внутреннего конфликта, который нешуточно разыгрался в её сознании. И очевидно, что под сокрушительным напором Эсен мы все согласились остаться на красочном исторически-технологичном шоу. Однако даже оживающие полотна водопадов и оазиса Эйн-Геди, проецируемые на архитектурном памятнике, не смогли отвлечь Мелек от унылых мыслей. При всей своей улыбчивости она была депрессивнее многих с виду невыносимо тоскливых и скучных людей. Её острое лицо казалось грустнее плачущей иконы пресвятой Богоматери, облик которой порой пугал и совершенством, и грустью.