- Арин, ты как?

- Надо позвать доктора.

- У нее может быть сотрясение.

- Арина...

- Арина...

- Арина...

Какофония голосов сливается в единый шум, словно я оказалась в центре пчелиного улья. Пытаюсь поднять голову, меня тут же подхватывают чьи-то руки, с помощью которых мне удается приподняться и сесть – на большее я пока неспособна. Морщусь от резкой боли в затылке, инстинктивно прижимаю ладонь к месту ушиба. Уже сейчас кожа под моей рукой горячая и плотная, и, кажется, я физически ощущаю, как на голове растет огромная шишка.

Постепенно мир возвращается на свою ось. Лица вокруг перестают кружиться, цветные круги бледнеют, и я разбираю отдельные голоса.

- Я в порядке, - потирая затылок, говорю я. - Просто ударилась.

Не в моих правилах лежать на льду. В Академии подобные слабости вообще не поощряются, поэтому я делаю над собой усилие и пытаюсь встать, но меня останавливает приказ «Не двигайся», произнесенный голосом Никиты Сергеевича, а в следующий миг он сам опускается на корточки прямо передо мной.

- Эй, как ты? - его голос тихий и взволнованный, а ладонь, которая осторожно прикасается к моей щеке, немного дрожит.

У меня возникает совершенно неуместное желание потереться щекой о его ладонь, и мне стоит больших усилий сдержаться и не сделать этого. Вокруг нас с тренером собралась толпа в несколько десятков человек, а мне совсем не хочется делить такой интимный момент с кем бы то ни было.

- Голова болит, - признаюсь я. - Похоже, будет громная шишка.

Вернер укоризненно качает головой.

- Еще шутишь.

Делаю попытку улыбнуться, но затылок сводит судорогой. Я снова морщусь, и вижу, как мрачнеет лицо тренера, а мне так не хочется, чтобы он волновался. Собрав в кулак все силы, я вновь делаю попытку встать.

- Полегче, Арина, - Вернер хватает меня за предплечье и заставляет сесть обратно.

А в следующую секунду рядом с нами опускается мужчина с медицинским чемоданчиком.

- Как ты себя чувствуешь, Арина? Голова кружится? Тошнит?

- Я в порядке, правда. Просто голова болит, - я осторожно трогаю наливающуюся кровью шишку. - Здесь, в месте удара.

Доктор достает из чемоданчика прибор, напоминающий фонарик, и светит им мне в глаза, потом заставляет посчитать до десяти и обратно и несколько раз проводит перед носом указательным пальцем, заставляя меня следить за ним.

- На сотрясение не похоже, - заключает он, наконец. – Сильный ушиб. Но тебе нужно следить за собой. Если вдруг появится тошнота или головокружение – сразу в больницу. Ну, и на сегодня лучше не планировать увеселительных прогулок.

Даже рот не успеваю открыть, как инициативу перехватает Никита Сергеевич.

- Спасибо. Я прослежу, чтобы она как следует отдохнула.

Вместе мой тренер и доктор помогают мне подняться на ноги. Меня слегка штормит, так что я мертвой хваткой цепляюсь за руку Вернера, чтобы не упасть снова. Слышу тяжелый вздох, а потом вдруг Никита Сергеевич берет меня на руки. В прямом смысле – на руки! Словно я пушинка, и нести меня по льду для него сущий пустяк.

От его прикосновений, близости, знакомого запаха, ощущения, как где-то рядом со мной ритмично вздымается его грудная клетка, меня пронзает электрическим разрядом. Мысли путаются, и я с опаской думаю, что, возможно, стукнулась головой чуточку сильнее, чем мне показалось.

Специально для нас открывают ближайшую калитку и тренер, осторожно ступая, выносит меня со льда. Я ожидаю, что теперь он поставит меня на ноги, но этого не происходит. По-прежнему прижимая меня к себе, он просит кого-то из ребят забрать мои вещи и чехлы на коньки, а сам несет меня в раздевалку для спортсменов.