Мне сложно объяснить, что позволяет мне укрепиться в мысли, что надежда есть, ведь технически я не знаю, сможет ли моя любовь к Никите Сергеевичу и его потенциальная взаимность найти место в реальном мире. Я не знаю, получится ли из нас пара. Я не знаю, как к этому отнесутся окружающие, в частности Виолетта Владимировна и моя мама. Но я точно знаю, чувствую каждой клеточкой своего тела, что ради него я готова свернуть горы. И если он мне позволит – я сделаю все, чтобы быть с ним рядом.

Когда все формальные процедуры, наконец, подходят к концу, часы показывают девять вечера. Чувствуя страшную усталость, я встаю с неудобного стула, на котором просидела всю пресс-конференцию, и взглядом ищу тренера. Все время он находился поблизости, и я постоянно держала его в поле своего зрения, но когда меня обступили фотографы, он исчез.

Нахожу Вернера в раздевалке. Дверь в помещение открыта, поэтому, оставаясь незамеченной, я позволяю себе понаблюдать за ним. Он слоняется по тесному помещению из угла в угол и походит на тигра, запертого в клетке. Интересно, что там происходит в его голове?

- Я вас потеряла, - говорю с улыбкой, заходя в раздевалку.

Никита Сергеевич резко останавливается и поднимает на меня свои синие глаза.

- Одевайся, - бросает он достаточно холодно, игнорируя мой дружелюбный тон. – Машина нас ждет. Уже поздно и тебе пора отдыхать. Завтра будет долгий день.

Обескураженная, но не сбитая с толку его поведением, я киваю и подхожу к своему шкафчику. Соревновательное платье я давно сняла, так как у меня была масса времени после выступления, поэтому я лишь снимаю олимпийку сборной, в которой по протоколу нужно отвечать на вопросы журналистов, и беру в руки кожаную куртку.

Вернер стоит у двери, засунув руки в карманы джинсов, и старательно избегает даже мимолетного взгляда в мою сторону. Несмотря на напряженную обстановку, мне вдруг хочется рассмеяться. Я, конечно, была права насчет стадии отрицания. Но я больше не хочу прятаться. И ему тоже не дам. Если между нами что-то есть, что-то настоящее, я предпочитаю выяснить это как можно скорее, а не ходить вокруг да около, делая вид, что ничего не происходит. Я и так угробила на это почти два месяца.

Выпустив из пальцев ручку своего чемодана, накидываю куртку на плечи, но потом хитро улыбаюсь.

- Не поможете? - спрашиваю я, невинно хлопая глазами. - Действие укола заканчивается, плечо ноет.

Я нагло вру - плечо меня вообще не беспокоит, зато мне очень хочется, чтобы Никита Сергеевич оказался рядом.

Он поджимает губы, явно не в восторге от моей просьбы, но все же забирает куртку из моих рук и помогает осторожно надеть сначала на одну, потом на вторую руку.

- Спасибо, - благодарю его, лучезарно улыбнувшись.

Хмуро кивнув, он отходит от меня и идет к выходу, даже не обернувшись, чтобы убедиться, что я иду за ним следом.

В мои планы входит продолжить начатое в машине, но он усаживается на переднее сидение. Раздражение, которое я испытываю, быстро сменяется снисходительной усмешкой.

Трус.

Я пытаюсь завести разговор в отеле, но Вернер кажется еще более отстраненным, чем раньше. В лифте делает вид, что его глаза прилипли к экрану телефона. А когда он останавливается - бурчит «Спокойной ночи» и скрывается за дверью своего номера.

Немного разочарованная плетусь к себе, но потом улыбаюсь. День был замечательный, а Никита Сергеевич просто еще не знает, с кем связался.

_________________________

*КИК – зона Kiss and Cry, где спортсмен и тренер ждут объявления оценок.

16. 16

Следующий день похож на предыдущий: утренняя тренировка, несколько часов на отдых и возвращение на арену перед произвольной программой. Отличие лишь в том, что вчера я купалась в лучах внимания Никиты Сергеевича, а сегодня он не выходит за рамки образа строго тренера. Никаких улыбок и шуток, ни одного случайного прикосновения и слова, которое бы позволило мне или окружающим усомниться в его профессионализме. Если бы это так ни раздражало меня, было бы даже забавно – судя по всему, не только мое эмоциональное состояние который день напоминает езду на американских горках.