– Погоди, – перебил Елисеева Гордеев, – чтоб потом не возвращаться и не вспоминать фамилий... А этот Журавлев, он что?

– В самый корень! – обрадовался Елисеев. – Игорь является любимым племянником своего дядюшки, который, как ты правильно подумал, и есть наш замечательный депутат в Государственной думе – Владимир Яковлевич. И для встречи именно с ним и прибыл из Белоярска Алексей.

– Это все? – спросил подуставший от обилия слов адвокат и поморщился, глядя на часы, которые показывали третий час ночи. Или – утра, если бы дело происходило летом.

– Почти, – согласился Женька. – Но осталась очень важная мелочь. И без нее просто никак нельзя, ты уж извини.

– Извиняю, – безнадежно вздохнул Гордеев. – Валяй, но все-таки постарайся закончить свой монолог до рассвета.

– Я писал обо всем этом, понимаешь, Юра... И про то, какое именно воровство случалось прежде на «Сибцветмете», и кто им конкретно занимался. Да про что я только не писал! – воскликнул журналист с изрядной долей патетики.

– И про воровство писал? – удивился Гордеев. – Ей-богу?

– Да ладно, не лови на слове... – почти не смутился Женька. – Меня уже давно застрелили бы в подъезде собственного дома, если бы я только рот открыл. Про общую ситуацию – да, писал. И много! Мало кому там нравилось!

– А чего ж это губернатор Гусаковский, как человек требовательный и прямолинейный, допускал подобное воровство? Не пресекал с генеральской решительностью? Или у него самого рыльце в пушку?

– А это было и до него, при старом губернаторе, и позже.

– При том, которого, как я слышал по телевизору, замочили-таки в подъезде?

– При нем самом. А собственно акция состояла в том, что в обход государства умные банкиры реализовали за рубежом что-то около трехсот тонн порошкового палладия. Это примерно на три миллиарда долларов. Как ты считаешь, бывший директор с нынешним губернатором оказались в стороне? Сказать по секрету?

– Что, еще? Тебе уже мало рассказанного? – недовольно вопросил постепенно доходящий до точки кипения адвокат.

– Да я не про них, я про себя.

– Что, и тебе отстегнули тоже? – сыронизировал Юрий.

– Ага, – усмехнулся Женька. – Как в той байке: дали, потом догнали и еще добавили. Я когда копнул то дело про три миллиарда (а Минаев обещал мне помочь, если сумею раскрутить), сразу натолкнулся на бетонную стену. Ездил ведь специально и к покойному нынче Валерию Петровичу Смирнову, и к Юрию Александровичу Кобзеву... И с Гусаковским пробовал беседовать. Но все они делали огромные глаза: откуда, мол, у вас эта бредятина? Разговоры так и не состоялись, но зато меня подкараулили недалеко от ихнего «Хилтона», где я проживал во время наездов в Белоярск. Минаев в таких случаях не скупился, быт хорошо оплачивал. В общем, подкараулили и ласково предложили уматывать в Москву. А чтоб крепче запомнил – вот! – Женька потрогал свой затылок и наклонил голову к Гордееву: – Не бойся, пощупай, чуешь вмятину? Вот это они. Для памяти.

– И что же?

– А ничего. Отвалялся две недели в их клинике, а потом сразу подался в Москву. Минаев тогда сказал: «Ну и не надо, обойдемся без скандала». И меня к себе с тех пор без острой надобности не вызывает.

– М-да... – протянул Гордеев. – Нравы у вас, однако... Я уж и не уверен, что имею желание браться за ваши дела, ребята. Мне собственная жизнь, честно говоря, дорога... как память. Зачем искушать судьбу?

– Ага! – ухмыльнулся Женька, указывая на залепленную пластырем макушку Юрия. – А сегодня ты полез из каких соображений?

– Из соображений защиты личной собственности. Она мне тоже бесконечно дорога. Ну ладно, я бы пошел и поспал маленько...