Возмущению главного стража правосудия не было границ: «Вы, силище самое сильное в мире, какого-то там старообрядца из сибирской глуши переубедить, переуверить не можете… даю неделю, чтоб он позабыл, как молиться да креститься… и пожелал бы стать коммунистом».

Растерялись «господа опричники». Что делать дальше с нарушителем спокойствия, проповедником старой веры? Подсуетились. Нашли выход. В числе вновь прибывших арестованных оказался священнослужитель из так называемой среды церковных обновленцев. Для справки: обновленцы русской православной церкви возникли, словно пена на волнах революции 1917 года. Уже к 1922 году это марионеточное церковное управление, поддержанное Л. Д. Троцким, взамен насильно устраненного патриарха Тихона, практически внесло «раскол» в официальное православие. Это направление имело определенный вес в иерархии ни много ни мало до 1950 года. Состояло это сообщество из «серых батюшек – обрядоисправителей, идейных модернистов, ратующих за свободу нравов в богопочитании, разного рода карьеристов с семинарским и духовным образованием».

Так вот, отец Гавриил Фадеев был как раз из таких «серых батюшек», считающих, что соблюдение канонических обрядов при богослужении необязательно. А потому, оказавшись среди сидельцев Лубянки, стал склонять и без того людей, сломленных тюремным бытом, «к обретению истинной» новой веры. Начал крестить ранее не крещенных, кого в бане, прямо из-под крана водой окропляя, а кого и здесь же, на нарах. Исповедовать, отпускать грехи, не соблюдая церковных канонов. Вот начальство тюремное, чтобы внести раскол в душу верующего ефрейтора и водворило этого обновленца в камеру, где содержался Димитриев.

Савелий молился двумя перстами, исполняя глубокие земные поклоны, прежде укладывал на пол вместо подручника (специальный коврик у старообрядцев для поклонов) чистый платок. Сокамерники со временем, видя истовое благочестие «брата по несчастью», уже с уважением стали относиться к традициям, что Димитриев свершал, прекратили прежние насмешки, колкости и уже не мешали тому исполнять потребности души.

С прибытием Фадеева арестанты, видя резкий контраст в отношении к Богу у этих, в общем-то, единоверцев, высказали желание выяснить суть различия христианских воззрений. Отец Гавриил, чувствуя неподдельный интерес такой аудитории и видя, что соперник его по вере никакого духовного образования не имел, разошелся не «на шутку». В проповеди своей все в кучу смешал: христиан, католиков, евреев, мусульман, утверждая, что все они – единоверцы, а потому ни к чему соблюдать какие-то обряды и догматические различия. Главное, по его мнению, чтобы душа Бога принимала.

Указав на смиренно молящегося Димитриева, напустился на того: «…вот вам типичный, ярый противник свободного вероисповедания… вот такие тормозят и мешают созданию мировой, единой религии… да какая разница, двумя или тремя пальцами креститься… из лоханки банной иль реки суть свою окроплять… зачем к Богу взывая, землю лбом ковырять… часы долгие, на нудную службу церковную тратить… кому это надо?»

Савелий хотел сначала промолчать, пусть «собака лает, а караван идет, нечего бисер пред свиньями метать», однако взоры сокамерников, обращенные к нему, заставили поступиться принципом «непротивления, молчания», а потому сказал свое слово для жаждущих услышать истину.

«Ты, батюшка, ересь не сей среди людей, Богом особо не просвещенных. Судя по облачению священного сана, что на тебе остался с момента ареста да креста наперсного, который неизвестно от чего у тебя остался на груди, ты не особо желаешь сменить одежду, что к Богу к тебя приближает, на платье мирское?»