На Рождество я приехал домой на праздники и охренел от того, что происходило с мамой. Встречать меня она не приехала, прислав водителя, и встретились мы уже дома, причем лишь на следующий день. Я прилетел поздно, и она притворилась спящей. Когда же я увидел ее утром, я ее не узнал - она как-то очень резко постарела. В свои едва исполнившиеся сорок лет мама выглядела лет на двадцать пять старше. Вся какая-то серая, кожа тусклая, обвислая, щеки впалые, не мать, а ее бледная тень. Этакая старушка из фильмов ужасов.

Это было что-то невероятное и необъяснимое. Я недоумевал, как такое может произойти с еще молодой женщиной за какую-то пару месяцев?! Кажется, спецы называют это реактивным старением, по крайней мере, такой термин я слышал от мамы.

Но и тогда я не придал ее состоянию особого значения. Мама улыбалась мне, расспрашивала об учебе, и вообще, во всем была обычной, кроме внешности. Но я же сын, а не молодой любовник, мне было неважно, как она выглядит. И я позволил Разумовским вовлечь меня в свои бесконечные кутежи и тусовки, из-за которых я отсутствовал дома по нескольку дней и с мамой практически не пересекался.

И так бы и вернулся в Англию, даже не узнав, что мама потихоньку съезжает с катушек. Если бы не Мария, наша домработница. Я вырос у нее на глазах, она работала у нас еще до моего рождения и до появления мамы в отцовом доме. Это он ее нанял, чтобы следила за его холостяцкой берлогой и кормила домашней едой. С годами мы заменили ей семью, которой у нее почему-то нет, но на эту тему она никогда не распространяется. И она для нас уже давно член семьи, типа неродной бабушки, поэтому со мной особо не церемонится, не ведет себя как прислуга с хозяином. Ей хватило буквально пары хлестких едких фраз, чтобы достучаться до меня и заставить обратить внимание на мать.

Я зашел к ней в комнату и застал сидящей на широком низком подоконнике в компании с бокалом и почти пустой бутылкой. Другая, совсем пустая, красовалась в углу. Я был в шоке. Ни разу за свою жизнь я не видел, чтобы мама пила. Ни на приемах и банкетах, ни на семейных праздниках. Вода по расписанию и свежевыжатые соки по утрам - вот все, что она употребляла. Даже кофе не пила, только какао с молоком и венскими вафлями вместе со мной зимними вечерами в загородном доме. Это было нашей семейной традицией, одной из многих. Но то, что случилось с отцом, сильно ее надломило, сломало, и она не придумала ничего лучше, как утопить свое горе, залить горящий внутри скорбный пожар коллекционным вином. Недолго думая, я отобрал у нее бутылку, выкинул и вылил весь алкоголь, нашедшийся в доме, и купил билеты на Мальдивы.

До встречи с Агатой мы проводили на архипелаге уже третью неделю, но первое время жили на другом атолле. Сюда переехали, потому что сёрфинг-пойнты были ближе и разнообразнее. Когда мама немного пришла в себя, она стала заботиться о моих развлечениях. Мы перебрались поближе к островной столице, и мама стала активно заниматься собой, возвращая былую красоту, целыми днями торча в разных спа. А позавчера вдруг позвонила, очень взволнованная, говорила быстро, бессвязно, короче, я испугался. Испугался, что она сорвалась и снова напилась. Возможностей для этого здесь немало, а я почти все время провожу с Агатой, совсем не уделяя времени маме. Поэтому после ее звонка я разозлился и прервал наш пикник, торопясь вернуться на виллу - исправлять, как я думал, свою беспечность и эгоистичность. Но хоть злился я исключительно на себя, не на Агату, скрыть этого не сумел и наверняка расстроил ее.

Паника оказалась преждевременной - мама была трезва, а нервничала, потому что решила, что ей пора бы вернуться к прежней жизни и вернуть себе - точнее, семье - пост руководителя компании, временно занимаемый совладельцем. И если до этого решения она не сильно переживала за свой внешний вид, то теперь ей требовалось быть во всеоружии. А внешность в бизнесе играет не последнюю роль - ее слова, не мои. В чудодейственность местных спа мама не верила и попросила найти ей швейцарскую клинику.