Спиной к ним, за толстым стеклом, сидели две женщины в синей униформе. Одна, вольно, как кошка раслегшаяся на кресле справа, листала глянцевый журнал, иногда пронзительно вскрикивая непонятными словами на визгливом языке. Другая, строго, как англичанка времен великой Виктории, восседавшая на жестком водительском месте, недвижно глядела прямо перед собой. Спина ее ощутимо напряглась, когда Виталий снова зашептал:

– Вон, ты смотри, та, что за рулем – она слепая. Видишь? А другая – глухая, она же глухая, слышишь, как она говорит?

Голос его сорвался на визг, когда англичанка медленно, всем телом повернулась к ним. Ее лицо было бледно, а глаза пусты. Управление трамваем она бросила вовсе.

– Ай-яй-яй, – укоризненно произнесла она, покачивая головой, пока трамвай шел вперед, уже без какого бы то ни было ее участия.

Вторая тем временем, похоже, целиком ушла в разглядывание особенно занятной картинки и не обращала внимания ни на свою подругу, ни на траекторию трамвая в сумраке пустынных улиц, ни на пассажиров.

Раздолбанный вагончик катил себе, дребезжа на брусчатке, звякал на поворотах, огибая пустые дома. В мелодичные, как нежные китайские колокольчики, звуки вступил вой глухой любительницы гламура. Она вопила, наслаждаясь звуками, которых не слышала. Ее вой резал нервы безжалостней дурнозаточенного лезвия, скребущего стекло в изнуряюще жаркий день. Тупой иглой он пронзал грудь, наподобие застарелой зубной боли, раз взявшейся за жертву, чтобы не отпускать уже никогда.

Ее слепая товарка тем временем разыскивала их, недвижно затаившихся в пустом желудке трамвая, шарила по сиденьям запавшими омертвелыми глазами, пока не уперлась Елене в живот и медленно, с удовольствием, стала подниматься взглядом к лицу, застывшему в кроличьем ступоре.

– Эй, девочки, что за развлекуха на службе? – резко произнес кто-то по соседству, и англичанка быстро, будто даже испуганно, развернулась к рулю. – А вы, молодые люди, – продолжал наводить порядок неизвестный, – не стыдно приставать к приличным девушкам? К тому же при исполнении обязанностей.

Елена ошарашенно вдохнула уже отлученный было от легких воздух. Как бы то ни было, возмездие за их наблюдательность, переросшую, по мнению водителей, в непозволительную фамильярность, откладывалось, если не отменялось, благодаря новому персонажу. А неизвестный продолжал:

– Кстати, будьте так любезны, ваши билетики?

Елена ощутила, как сердце стукнулось о ребра и провалилось куда-то вглубь грудной клетки, словно бумажник в прореху похудившегося пиджака. Беспомощной первоклассницей она зашарила по карманам. В плаще завалялась только пустая пачка сигарет да намокший комок бумаги, бывший когда-то деньгами неизвестного наименования и номинала. Билета не было. Она робко протянула комок контролеру, с отвращением взглянувшему на него и повторившему бескомпромиссно:

– Ваши билетики!

Елене осталось одно – тоненько, как в детстве, запричитать:

– У меня был, дяденька контролер! Я, наверно, его выронила, – и зашарить по пустому полу.

Она так и ползала внизу, в накрывшей вагон темноте, под ногами грозно молчащего контролера, когда трамвай резко подскочил, дернулся еще раз и остановился. Тьма сгустилась до непроницаемости, густым черничным киселем накрыла вагончик со случайными его пассажирами.

– Гроза, – донесся сверху, из синильной тьмы, голос Виталия. – Выпить бы надо. Водку будете?

Он достал бутылку и поровну, на звук, разлил по трем пластиковым стаканам.

– На мост въехали. Хороший мост. В прошлом годе только построили, – сказал контролер и тоненько подхихикнул. – А то могли бы и вплавь, как вы считаете? – Он тут же посерьезнел. – Да вы не волнуйтесь, сейчас на аварийку перейдем, свет дадут. Ну, будем… Эй, девка, как тебя там, ты чего по полу ползаешь, потеряла что?