– Нет, все совсем не так, – не выдержал Мюнир. – Не хочу вам сейчас в подробностях все расписывать, Зейнеп-ханым, но поверьте, нет у них ни души, ни совести. Это подонки, одержимые собственными страстями.

Мне стоило вмешаться, иначе спор грозил затянуться:

– Кто знает, может, для Акифа эти страницы не были такими же пустыми, как для нас. Может, для него в этих тетрадях содержались романы, повести или поэмы. Конечно, это были его собственные произведения. Просто он не хотел ими ни с кем делиться, а потому и не стал ничего записывать. – Я еще раз оглядел комнату. – Все это напоминает декорацию к фильму. Возможно, такой интерьер помогал ему спастись от воспоминаний о том, что он сделал детям, или о том, какая боль была причинена ему самому.

– Возможно, господин комиссар, – Зейнеп поддержала меня. – Разве мы сами не читаем книги для того, чтобы забыть ежедневные горести и проблемы? Возможно, и у Акифа Сойкырана только так получалось справляться с грузом прошлого.

Мюнир, пусть с иронией, но очень жестко поставил точку в нашем разговоре:

– Да уж, шикарную услугу этому мерзавцу оказал Слепой Кот. Помог наконец-то расправиться со страшным грузом прошлого.

Единственной нашей надеждой был вечер: казалось, стоит солнцу покатиться к горизонту – с моря повеет ветерком, жара уйдет, и жуткая духота развеется. Но нет – температура не снизилась даже на полградуса, а влажность, наоборот, увеличилась.

Мы расположились в кафе у дворца Долмабахче [21]. Безоблачное небо постепенно темнело, на Босфоре царил штиль, и, если бы не паромы, проходившие мимо, на поверхности воды не было бы и призрака волны. Свободных столиков в кафе не было – такое чувство, будто все стамбульцы устремились поближе к воде в надежде урвать хоть кусочек прохлады, и нам еще повезло, что мы сумели занять местечко. Зейнеп отлучилась в уборную, а мы с Али молча сидели за столом. Он пока не перешел к отчету о своих сегодняшних встречах – сидел и задумчиво созерцал воду, окрашенную красным цветом заката.

– Будто лава… – в его голосе звучали странные нотки. – Аж жаром дышит… Того гляди, растечется, затопит все вокруг. Расплавит набережные, подожжет весь Стамбул…

Мои губы расползлись в ироничной улыбке, но Али продолжал философствовать:

– Вы смеетесь, но эта жара не предвещает ничего хорошего, господин комиссар. Такая погода всех нас в гроб загонит.

Воротничок его рубашки был расстегнут, волосы взъерошены, грудь приподнималась так, будто ему тяжело было дышать. Даже наш храбрый борец с мафией, человек, который никогда и ничего не боялся, сдался перед лицом такой погоды.

– Не накручивай, Али, все будет хорошо, через несколько дней жара схлынет. Поверь своему начальнику, не сегодня, так завтра подует ветерок и станет легче дышать. А мы потом будем говорить друг другу: «Эх, помнишь, до чего же жуткая жара была тем летом». – Я показал на пролив. – Вот эта вода, которая тебе кажется похожей на лаву, в пятьдесят четвертом году покрылась льдом. Нет, не сам Босфор замерз, просто пригнало льдины с Черного моря. Мой отец рассказывал, что молодежь, перепрыгивая со льдины на льдину, добиралась до противоположного берега. Вот и ты когда-нибудь будешь рассказывать своим детям об этом жарком июне…

Он через силу улыбнулся:

– Надеюсь, у меня получится дожить да этого момента.

Али не спал со вчерашнего дня, силы его были на исходе, а нервы на пределе.

– Конечно, получится. Говорю тебе, эта жара не будет длиться вечно. Вспомни-ка, совсем недавно в Стамбуле три дня подряд шли проливные дожди. Обычно дожди бывают в первых числах июня, а в этом году чуть пораньше выпали. После дождей и случается жара. Не такая, конечно, сильная, как сейчас, но потерпи немного, скоро все это кончится.