– Ну, что, будешь посвящаться? Бадик зря тебя напугал, будешь просто числиться у нас и приходить иногда, насиловать не будем. Сделаем несколько тату и отпустим домой.

– Просто состоять в секте сатанистов. Для массы. Убивать никого не будешь. Ну что, идёт.

– Нет, – я сказала первые слова среди них.

Я что, не верю, что правда убьют? Как раз-таки это слишком похоже на правду. Что, их вера, которая против жизни, так сильна, что способна подчинить себе? Добро слабое и уступчивое? И отошло в прошлое, уже не в моде, своя рубашка ближе к телу? Нет, что это за вопросы, если я точно знаю ответ? Это как прятаться от вызова к доске, когда готова к уроку. Конечно, потерпеть несколько часов, а не потом всю жизнь презирать себя. Я отдам жизнь и домой не приду. Мои будут беспокоиться, звонить. Но проще пережить смерть любимого человека, чем его предательство. Я ведь не перестану существовать, просто перееду. Не увижу эти дома и улицы, не поговорю с теми людьми. Ну и пусть! Будет другое.

Я схвачена очень плотно, рот закрыт. Теперь зафиксировали и раздевают. Шапка и варежки полетели, как в детстве неприятные одноклассники отнимали и забрасывали. Мороз двадцать градусов, можно просто замёрзнуть насмерть. Куртку стянули. Уложили в снег. Дрожу, мокро и холодно. Шею жжёт, снег попал за шиворот. Сапоги с ног полетели, как мусор. Холод обжигает. Хотя в голоде, холоде, ожоге главная не боль, а страх – повреждения, что дальше будешь болеть. Мне всё равно умирать, поэтому надо расслабиться и принять эту боль. Как, бывает, сорвёшь заусенец, но сжимаешь этот палец снова и снова, чувствуя боль, ведь понимаешь, что опасности нет. Так и здесь, сейчас.

Самый первый взял нож и аккуратно провёл по щеке. Потом по другой, как в дикарском обряде.

– Может, передумаешь? Ты так молода, вся жизнь впереди. Просто пойдёшь домой.

– Мы пока только начали, как только передумаешь, сразу прекратим. Но не опоздай, а то умрёшь.

Я отрицательно промычала. Время работает на меня. Руку проткнули, ногу. И смотрят выжидательно. Нет, ребята. Ножом в живот, в грудь справа, фраза "ты полегче, а то сдохнет быстро". Жжёт морозом и трясёт, руки и ноги словно не мои, а косметические протезы. Может, выживу? Не через предательство, конечно. Может, кто обнаружит и прекратит казнь. Вот уже они поняли, что я хотела сказать, перешли к тяжёлой артиллерии: шея, запястья, все артерии.

Повреждённые крупные сосуды надо прижать. Но мне рук не хватает. Кровь течёт, меня совсем не пугает её количество. На снегу расплываются огромные пятна. Очень болит голова, тошно.

– Мы пошли. Всё!

– Точнее, побежали.

Снег звонко скрипел под их ногами. Кровь течёт уже слабее, ведь мало осталось. Не могу пошевелиться, не чувствую себя. Я умираю.

Медработник посмотрел в глаза моим родственникам:

– Будете кремировать или хоронить?

– Хоронить, – отвечал мой Олег. – Мы любим её.

Он вместе с моими родителями совсем не плакал, глядя на бугор мёрзлой земли:

– Ты ведь всё равно оживёшь потом, в конце времён. Что плакать?

– Что ж, лучше так видеть Ларочку, чем в рядах сатанистов.

Добрые слова, светлая печаль, переходящая в мир на душе. Признали спокойно, что у меня такой срок жизни. Поехали в командировку, нянчат малышей, дети спокойно учатся.

В этот же день у Собакиной день рождения, десять лет, прямо первый юбилей. В школе спели английскую песенку, а ещё бедному соседу по парте пришлось отвечать вместо неё и получить две двойки. В календаре ожидания, который Даша всегда начинала с первого сентября, вчера был вычеркнут последний день. Дома по семейной традиции спрятан страстно желаемый подарок.