– Слушай, Паха, хорошо, что я тебя встретил. Дело есть, – встреча с Пахой была очень кстати.

– Излагай, – в голосе Пахи звучала готовность немедленно помочь другу.

– Пойдем, зайдем ко мне, – Вилен похлопал Паху по широкой спине, – чайку попьем. Я дома тебе все расскажу. Дело, по-моему, непростое, но дюже интересное.

За чаем Вилен вкратце рассказал Пахе про ограбление Третьяковки.

От такой новости Паха даже присвистнул:

– О-па, ничего себе! Солидный скос залепили жиганы1! Я пока не слышал…

– Слушай, Паха, ты бы мог там узнать у своих, кто это сделал? – Вилен пристально посмотрел на Паху, прекрасно понимая всю деликатность подобной просьбы.

Паха глубоко вздохнул:

– Виленыч, узнать-то я, конечно, узнаю, только вот если это наши, то объявить-то тебе все равно не смогу. Ты же понимаешь, – Паха многозначительно посмотрел на Вилена. – К тому же тебя Колян наверняка на это дело тебя подрядил.

– Да, Паха, Николай, – не стал скрывать Вилен. – Ограбление-то нешуточное, сам понимаешь. Ну и Николай, конечно, попросил помочь. Я, может быть, и отказался бы, но уж больно дело необычное и очень странная кража какая-то. По почерку похоже на блатных, очень профессионально все сработано…

– А в чем же тогда странность-то? – перебил его Паха.

– Да картину странную выбрали.

– И что за картина?

– «Лиловый куб».

– «Лиловый куб»? – Паха почесал коротко стриженый затылок. – Ну, слышал. Даже еще в школе, помню, водили нас в Третьяковку. Показывали, а мы ржали над этой ерундой с пацанами. Ее подрезали? Вот это номер! Вскрыть Третьяковку ради этого?! Это ж туфта получается какая-то. Кому сдалась-то она, в натуре, эта фиолетовая мазня?

– В этом-то все и дело. Там такие картины вокруг висят и стóят на черном рынке совершенно других денег. Поэтому это все и не вяжется у меня в голове.

– Согласен, брат, мутная какая-то тема рисуется. Ладно, завтра попробую что-нибудь узнать для тебя.

– Узнай, Паха, пожалуйста. Что-то мне подсказывает, что не совсем тут криминал в чистом виде.

– Ладно, Виленыч, спасибо за чай! – улыбнулся Паха. – Только вот пряники к чаю у тебя совсем невкусные и черствые, – он постучал пряником по столу. – В следующий раз занесу тебе свежих. Все, мне пора. Вечерком завтра заскочу, принесу тебе свежих пряников.

– Давай, Паха, береги себя!

– Как скажешь, профессор! – улыбнулся Паха.

Проводив Паху, Вилен прилег на кушетку. Только сейчас, оставшись один, он почувствовал дикую усталость, которая словно гранитная плита навалилась на него в одно мгновение. «Я что, мешки целый день таскал? – с удивлением подумал Вилен. – Откуда такая слабость? Ладно, просто надо лечь, отдохнуть, чего-нибудь почитать. Кстати, где-то у меня была книга Валевича про супрематизм». Вилен поднялся с кушетки и направился к книжному шкафу, чувствуя, как силы с каждым шагом стремительно покидают его. «Уж не простыл ли я? Да нет, не должен», – успокаивал он себя. Добравшись до книжного шкафа, Вилен приступил к поиску, перебирая пальцами корешки книг. «Где-то, где-то она тут была, – бормотал Вилен. – Вот она!» На обложке значилось: «Седзимир Валевич. Супрематизм. Бытие как беспредметность».

Книга была издана в 20-х годах и досталась Вилену от деда. На форзаце была надпись на польском, но он с детства знал перевод: «Пламенному революционеру от геометра и абстракциониста, на вечную память». И подпись «С.В.». В памяти всплыли воспоминания о деде, которого Вилен очень любил и с которым провел большую часть своего детства. Недаром говорят, что внуки и деды очень близки. Звали деда Конрад Вацлав Сикорский, он был польским коммунистом, профессиональным революционером и участником Великой Октябрьской социалистической революции. В 1919 году на Первом конгрессе Коммунистического Интернационала, где он участвовал как делегат от Коммунистической рабочей партией Польши, ему довелось разговаривать с самим Лениным. Дед часто вспоминал, как его представили вождю мирового пролетариата, и Ленин поинтересовался у него, как идет процесс объединения Коммунистической рабочей партии Польши с левыми и социалистическими организациями Польши и какие проблемы, по мнению деда, есть на этом пути. После запрета в Польше КРПП во время советско-польской войны дед с семьей перебрался в Москву на работу в ИККИ – Исполнительный комитет Коммунистического интернационала от Компартии Польши. Вилен бережно хранил его членский билет Коминтерна: рядом с пожелтевшей вклеенной фотографией соседствовал незамысловатый текст: «Тов. Сикорский является членом Исполкома I Коммунистического Интернационала». В 1933 году Сталин обвинил руководство Компартии Польши в троцкизме и антисоветской позиции. За обвинениями последовала физическая расправа над рядом руководителей Польской компартии. В 1938 году вышло постановление президиума Исполкома Коминтерна о роспуске Компартии Польши и ликвидации польской секции Коминтерна. Дед был арестован. Слава Богу, ему удалось избежать расстрела, он получил 25 лет лагерей и был сослан в Магадан. В 1954 году реабилитирован. В 1955 вернулся в Москву, домой на Ордынку.