– Алле! Огонька не найдется, приятель? – услышал он за спиной развязный голос с блатными нотками.

Вилен резко обернулся и пристально посмотрел в сторону говорившего. Выражение его лица свидетельствовало о готовности дать отпор любому подонку. Но еще секунда – и грозное лицо Вилена трансформировалось в широкую улыбку, а в глазах, словно переливающиеся на морозе снежинки, засверкала хитринка.

– Ты же не куришь, парниша! – ответил Вилен и искренне улыбнулся.

– Ну, не курю, а в камере сгодится, – услышал он в ответ веселый смех. Конечно, Вилен узнал этот голос, умело замаскированный примитивным дворовым жаргоном.

– Здорово, Паха, – Вилен хлопнул всей пятерней правой руки по вытянутой ему навстречу такой же пятерне, которая, правда, была несколько крупнее и значительно сильнее.

– Здорово, Вилен! – радостно ответил на приветствие высокий широкоплечий парень с серыми глазами, атлетическую фигуру которого не могла скрыть даже овчинная рыжая дубленка. Могучую шею едва прикрывал мохеровый шарф, пушистая лисья шапка почти полностью закрывала глаза, дефицитные и дорогие джинсы были заправлены в черные полусапожки. Его лучезарная открытая улыбка, казалось, освещала в темной подворотне добрую половину пространства вокруг него.

– Ты где пропадал? Не видел тебя уже как месяц, не меньше, – поинтересовался Вилен.

– Был в командировке. Ездил в Одессу, – довольная улыбка не сходила с лица атлета, – вот, смотри, джинсы себе привез, американские, оригинал, – он чуть распахнул полы дубленки, чтобы показать обновку.

– Одесса – это здорово, море, солнце. Только не рано ли ты в Одессу-то? – засмеялся Вилен. – Чего-то не загорел совсем?

– Нормально, Виленыч, – улыбнулся в ответ Паха и пояснил: – Нужно было людям хорошим помочь.

– Помогли? – спросил Вилен, слегка прищурившись.

– А как же? – снова расплылся в улыбке Паха. – Не сразу, конечно, но вопрос в итоге решили. В лучшем виде.

Вилен многозначительно посмотрел на Паху. В его глазах отчетливо читалось: «Ну кто бы сомневался». Приглядевшись, Вилен заметил, что в Пахиной улыбке не хватает одного зуба.

– А зуб в Одессе оставил? На память? – съязвил он.

– Так и есть, – улыбнулся Паха и, повернувшись к свету горящего фонаря, гордо продемонстрировал чернеющий квадратик на том месте, где когда-то был зуб. – Верно, Виленыч, на память! Пусть помнят Паху из Москвы. А я себе золотой вставлю, на память об Одессе.

Пашка Финаев, к которому с детства приклеилось прозвище «Паха», был лет на десять младше Вилена, жил в соседнем подъезде и вырос у Вилена на глазах. Воспитывала Паху мать – учительница русского языка и литературы. По поводу отца вроде говорили, что сгинул где-то в лагерях. Был он то ли «политический», то ли уголовник, точно никто не знал. Несмотря на отсутствие отцовского воспитания, Паха с детства был смелым и справедливым мальчишкой, умеющим постоять за себя и защитить слабого. В раннем детстве таких называют сорванцами, потом пацанами, а потом королями улиц. А дальше… Дальше – неуемная натура, желание жить на грани и обостренное чувство справедливости как волной несут таких на другую, темную сторону жизни. Но Вилену всегда нравился этот энергичный и веселый дворовый заводила с бездонными серыми глазами и обаятельной улыбкой. Чтобы как-то оторвать Паху от улицы, где тот проводил почти все время, пока мать тянула в школе две ставки и классное руководство, Вилен отвел его в школу бокса, где занимался сам. Благодаря генетической предрасположенности и хорошей реакции Паха стал быстро делать успехи в боксе. В десятом классе он стал чемпионом города среди юниоров, через год – кандидатом в мастера спорта. Однако за успехами Пахи наблюдали и те, другие, с той, темной стороны жизни. Им тоже нужны были смелые, сильные и справедливые. Что-то внутри Пахи неумолимо тянуло его к жизни, отрицающей привычные рамки, в которых «строили коммунизм» остальные. Поэтому он легко и без особых сомнений принял руку, протянутую из воровской общины Замоскворечья. Паха не скрывал этого от Вилена. Конечно, Вилен не был рад этому обстоятельству, и они часто спорили, что есть добро, а что есть зло, кто на самом деле в этой жизни злодей, а кто – благородный разбойник. Паха горячо доказывал, что на другой, темной стороне жизни кто-то тоже должен организовывать порядок, причем это делать куда сложнее, чем в обществе, где живут обычные люди, на которых достаточно цыкнуть, чтобы привести их к порядку. Вилен видел, что Паха искренне верит в правильность выбранного пути и никакие доводы ничего не могут изменить. «Наверное, все-таки прав был О'Генри, – думал Вилен, – когда сказал устами своего героя, что «дело не в дороге, которую мы выбираем. То, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу». Да и мир, в который Паха уже шагнул, не возвращает обратно. Но Вилен верил, что иммунитет благородства, который он с детства разглядел в Пахе, возможно, не даст ему полностью раствориться в темноте того, другого мира. Они по-прежнему оставались друзьями. Кроме того, в определенный момент, когда Вилен увлекся своими частными расследованиями, Паха стал для него тонкой связующей ниточкой с тем другим миром, и ниточка эта была необходима, потому что расследования так или иначе вступали в тесное соприкосновение с миром криминала. Случалось, что и их общий друг по школе бокса Николай Сухоцвет обращался через Вилена к помощи Пахи, а Паха, стараясь не нарушать существующего «кодекса», как мог, помогал товарищу по спорту.