– Что ж ты едой бросаешься?

Роксана даже не заметила, как бесшумно подошла бабушка в своем цветасто-пестром хлопчатобумажном платье. Она пристально смотрела туда, куда укатилось яблоко.

– Оно гнилое, – просто ответила Роксана, неосознанно пятясь от плода, выглядывающего краешком своего лунного бока.

Бабушка же, тоже босая, пошла к нему. Роксана хотела было ее предостеречь, чтобы не трогала. Но та уже подняла плод и начала всматриваться в него со всех сторон. Потом ее глаза цвета мха устремился к внучке.

– Тьма – не есть зло, – сказала она не своим голосом. – Свет – не значит добро. Это стороны одной монеты. Что будет, если на одну чашу весов положить гирю, а на вторую перо? Первое перевесит. Будет дисбаланс. А на балансе держится мир. Не забывай об этом.

Потом бабушка поднесла яблоко ко рту и с причмокиванием откусила, да так, что попробовала сразу две половинки. И светлую, и темную. Широко распахнутыми глазами Роксана смотрела, как сок тек по пальцам и руке старушки, а затем капал на землю.

– Не бойся и верь. У твоей судьбы один глаз серебристый, как луны сияние, а другой черный, как сама тьма.

Внезапно все вокруг пошло рябью, как если бы кто-то бросил камушек в озеро. И тут Роксана вспомнила, что на самом деле бабушка мертва. Девушка постаралась сделать шаг, пока родственница самозабвенно продолжала вгрызаться в яблоко. Ее седые длинные волосы рассыпались по плечам, их трепал усиливающийся с каждой секундой ветер. Роксана открыла рот, но звук не шел из горла. Голубой цвет неба сменился свинцовым.

– Не отдавай им то, что они просят, – сказала бабушка. – Ты всегда была особенной, хоть и пыталась отбрыкаться от этого, как ретивая кобылица.

Это были ее последние слова, пока мир вокруг не потух окончательно, сменяясь пробуждением в бетонной камере. Из окошка лился утренний свет, и в комнате теперь становилось жарко.

Чем больше утро сменялось днем, тем жарче становилось. Синяя блузка неприятно липла к телу, а узкие брюки в тон были перепачканы землей и чем-то черным, похожим на залу. На одежде виднелись подпалины. Как девушка не искала вокруг глазами, но туфель за пять тысяч, купленных в торговом центре совсем недавно, нигде так и не нашла. Да и сейчас это казалось наименьшей из проблем, просто Роксана пыталась себя отвлечь хоть чем-то. Даже ее увольнение казалось теперь сущим пустяком. А ведь, идя домой, а точнее в свою съемную квартирку, он перебирала в уме варианты, куда еще могла бы устроиться.

Роксана скинула одеяло и лежала на кровати, уставившись в темно-серый потолок и разглядывая каждую неровность. Больше особо заняться было нечем. Окно для побега не годилось, располагаясь слишком высоко. Тем более, оставалась загвоздка в виде наручника и цепи.

Сколько бы девушка ни старалась, но так и не вспомнила никакого ценного ларца или шкатулки, который ей когда-либо попадался на глаза. Раньше Роксана любила проводить время на чердаке бабушки и, наверное, перебрала там все, до чего смогла добраться. Не то, чтобы она что-то понимала в антиквариате, но многое, что сейчас ей приходило на ум, было старым хламом, покрытым вековой пылью, или, вообще, сломанным. Такое обычно складируют где-нибудь в подсобках или на балконе, либо выбрасывают на помойку.

Время тянулось и тянулось. Все происходящее казалось кошмарным сном или жуткой ошибкой. Вероятно, ее с кем-то перепутали. Это просто какое-то безумие. Еду ей никто не принес ни утром, ни днем, который медленно клонился к вечеру, и теперь в комнате снова холодало. Живот недовольно заурчал, как изголодавшийся зверь. Кажется, Роксана даже успела задремать. Из тревожного сна ее выдернул лязг двери.