производилась отправка в Петербург замечательных отцовских иллюстраций к толстовскому «Воскресению»», – вспоминал он.

Роман выходил глава за главой в журнале «Нива», периодическом издании петербургского издателя Федора Маркса. Борис был поражен тем, как лихорадочно пришлось работать отцу, чтобы не сорвать установленные сроки. Он писал: «Я помню отцову спешку.[78] Номера журнала выходили регулярно, без опоздания. Надо было поспеть к сроку каждого. Толстой задерживал корректуры и в них все переделывал. Возникала опасность, что рисунки к начальному тексту разойдутся с его последующими изменениями. Но отец делал зарисовки там же, откуда писатель черпал свои наблюдения, – в суде, пересыльной тюрьме, в деревне, на железной дороге. От опасности отступлений спасал запас живых подробностей, общность реалистического смысла».

Ввиду спешности де́ла были приняты специальные меры, дабы предотвратить задержки в отсылке иллюстраций. Прибегли к услугам кондукторов курьерских поездов Николаевской железной дороги; они выступали в роли почтальонов.

«Детское воображение[79] поражал вид кондуктора в форменной железнодорожной шинели, стоявшего в ожидании на пороге кухни, как на перроне у вагонной дверцы отправляемого поезда, – писал Борис. – На плите варился столярный клей. Рисунки второпях протирали, сушили фиксативом, наклеивали на картон, заворачивали, завязывали. Готовые пакеты запечатывали сургучом и сдавали кондуктору». В этом предприятии участвовала вся семья: Розалия помогала срочно упаковывать и отсылать иллюстрации, а дети, затаив дыхание, наблюдали.

Спустя тридцать лет, 21 мая 1939 года, Пастернак писал отцу: «Внучка Толстого[80] [Софья Андреевна Толстая-Есенина] пришла ко мне повидаться вместе со своею подругой, и они много говорили о тебе. Она уже несколько раз говорила мне прежде о том, как ей нравятся твои иллюстрации. «Из всех иллюстраторов Толстого ни один не подошел к нему так близко и не воплощал его идеи так верно, как ваш отец». «Да, да, рисунки к «Воскресению», они просто блестящи!» – вставила вторая. И все мы согласились в том, что нет тебе равных».

Толстой умер 7 ноября 1910 года, «бежав от мира», на железнодорожной станции Астапово. Представители мировой прессы заполонили всю платформу. Леонида вызвали, чтобы он создал рисованный портрет почившего писателя на смертном одре, и он взял с собой двадцатилетнего Бориса. Борис смотрел, как отец рисует пастелью угол комнаты, где сидела графиня Толстая – «съежившаяся, скорбящая, униженная» – у изголовья железной кровати, на которой лежал ее муж. Софья Толстая объяснила Леониду, что, после того как Толстой ушел от нее из-за враждебности между нею и его учениками, она пыталась утопиться, и ее вытащили из озера в Ясной Поляне. Леонид за пятнадцать минут завершил рисунок: тело писателя на смертном одре. В своем дневнике Леонид записал: «Астапово. Утро[81]. Софья Андреевна у его изголовья. Прощание этих людей. Финал семейной трагедии».

* * *

Летом перед революцией 1917 года Борис Пастернак навещал родителей в квартире, которую они снимали в усадьбе Молоди, в 60 км к югу от Москвы. Считалось, что в этом доме останавливалась Екатерина II по дороге на юг, в Крым. Немалые размеры барского дома и великолепная планировка парка с перекрещивающимися аллеями намекали на царственное происхождение усадьбы. Пока готовился к выходу в свет первый сборник стихов Пастернака, «Поверх барьеров», он трудился служащим в заводской конторе, внося посильный вклад в оборону страны. Двадцатисемилетнему поэту выделили рабочее место на химическом заводе в промышленном городке под названием Тихие Горы, что на берегах реки Камы (ныне Татарстан). Этот городок, который называли «маленьким Манчестером», был важным перекрестком географических и торговых путей, объединявших восточную и западную Россию. Исполняя свои повседневные конторские обязанности, Пастернак не прерывал литературную работу. Для заработка он начал переводить драматическую трилогию Суинбёрна о Марии Стюарт, королеве шотландской.