– У меня бы тоже сняло, – согласился Федя, – если бы мне такую пакость под подушку впихнули. А где вы ее, голову, взяли?

– У лошади, – Пашка взмахнул рукой. – Где же еще?

– Действительно, – подмигнул мне Федя. – Где же еще?

– Еще можно вещи лихорадочного отнести не вербу, повесить. Еще можно восковые шарики из свечки, что на Страстной четверг освящена, носить, навроде бус на шее. Или ежиное сало, но брать нужно ежа со свиной, а не собачьей, мордой. И лягушками лечат, потому что у них кровь холодная, лихорадку вытаскивает из больного. Еще от лихорадки можно куриный помет настаивать и пить. Он и от пьяного буйства хорошо помогает, вот только вонючий без меры, не всякий без привычки пить сможет.

– Ясное дело.

– А когда выпьет, из него болезнь в виде черного дыма вылетает.

– Откуда вылетает? – переспросил Федя.

– Известно откуда, – поджал губы Пашка. – Откуда надо, оттуда и вылетает. Еще от лихорадки хорошо на ольховый пень сесть, но только чтобы свежий был, от недавно срубленной ольхи.

– Нам лихорадка не грозит, – беспечно отмахнулся Федя.

– Не говори так! – испугался Пашка. – Лихорадки у порога каждого дома живут и у вашего дома тоже.

– А борона тоже от лихорадки? – решил я сменить тему.

– Что нечистая сила боится бороны – общеизвестный факт, – будто повторяя чьи-то слова, важно сказал Пашка, тряхнув накладными кудрями. – Между прочим, ежели надо без последствий подсмотреть за действиями ведьмы или домового или лешего, то надо смотреть сквозь борону: видно отлично, но без ущерба, вроде как солнечное затмение через закопченное стеклышко наблюдаешь.

– Продуман ты, – уважительно сказал Федя.

– Вот, возьмите, – Пашка достал из сумки и протянул нам крашеное в желтый цвет яйцо.

– Зачем? – Федя не спешил брать непонятный предмет.

– Тоже повесившемуся передать? – я тоже не спешил брать яйцо: кто их, деревенских, знает?

– Нет, – потеребил очки на переносице. – Это вам. На всякий пожарный случай. Положено в Семик яйца в желтый цвет красить.

– Есть его хоть можно? – Федя всегда был голоден. Весь в папашу.

– Лучше не надо, – покачал головой Пашка. – Берите, пока сгодится, а я вам позже полынь и любисток принесу.

– И борону, – нехотя взяв яйцо, усмехнулся Федя.

– Бороны у вас свои есть. Посмотрите в огороде под окнами.

– Что они там делают? – удивился я.

Насколько я разбирался в сельском хозяйстве, боронам под окнами делать было нечего.

– Еще при Романиных их клали зубьями вверх. От нечистой силы. Жена Романина.

– Странная какая-то… – задумчиво сказал брат.

– Она еще и старую обувь в курятнике ставила.

– Зачем? – удивился я. – Чтобы куры лучше неслись?

– Причем здесь куры? – нахмурился Пашка.

– Зачем тогда ставила? – поддержал меня Федя.

– От происков домового.

– У вас еще и домовые тут есть? – присвистнул Федя.

– Не свисти, денег не будет. У нас все есть, но про домового расскажу в другой раз.

– Не деревня, а «заповедник гоблинов».

– Гоблинов тут отродясь покамест не водилось. Если только вы привезли… – нехорошо посмотрел на нас.

– А зачем у вас в деревне старые лапти на столбах заборов висят? – спросил Федя.

– Отопки? Это чтобы дом и подворье от сглаза уберечь, скотину неизуроченной сохранить.

– Почему лапти? – удивился я.

– Так еще старики учили: как кто увидит лапти да подивится, зачем они висят, так уже и сглазить ничего, значится, не сможет. Ладно, мне пора.

Он подхватил борону и развернулся.

– Погоди, – окликнул брат.

– Что? – обернулся Пашка.

– А это у тебя что? – Федя показал на привязанную к перекинутой через шею бечёвке непонятную кость, болтавшуюся на груди паренька.

– Это челюсть первой пойманной щуки – для защиты от бесов и всякого зла. Еще чтобы змея не укусила. Вам такую же надо над входом в дом повесить…