Lapides vitae. Изумруд Меркурия Кирилл Шрамов
Пролог
«Письмо»
Москва. 28 июня 2485 год
Утро наступило совершенно неожиданно.
Звон будильника ударил сразу по нервам, а включившийся телевизор прибавил шума заставкой утренних новостей.
Пытаясь снова заснуть, я положил голову под подушку, но – бесполезно. Назойливый звон продолжал давить на уши. Еще и голос диктора, чья физиономия расплылась в плазменном экране, ворвался в зону комфорта с новостями о собрании политиков.
Выключить спонсоров моего утреннего «замечательного» настроения можно было, лишь встав с кровати, но этого делать, как обычно, не хотелось.
Проклиная изобретателей «Умной кровати» и ругая родителей за столь «удачную» покупку, я встал, и серена, орущая похлеще пожарной сигнализации, стихла. Диктор же продолжал что-то бубнить, но теперь звук телевизора казался гораздо тише.
«Ох уж эти технологии. Только жизнь портят», – подумал я, бросая взгляд на часы, табло которых показывало: 08:02.
Протирая глаза, я поплелся в ванную. Умылся холодной водой, почистил зубы обжигающе-мятной пастой, причесал взлохмаченные волосы. В общем-то, и все утренние процедуры.
Теперь завтрак.
На плиту встала кофейница, и вскоре кухню наполнил горьковатый аромат ее содержимого. Обычно по утрам его готовила мама, а если быть более точным, то мамина кофемашина, которая, будем честны, была собрана скорее для отравления человечества, чем для помощи ему (вкус у этой коричневой жижи был ужасный). Мне больше нравилось варить кофе самому, но мама, считая меня неуклюжим и, видимо, криворуким, не подпускала к готовке и близко. Но сегодня я готовил себе завтрак сам.
Пока жидкость в кофейнице закипала, на сковороде с шипением и щелчками жарилась яичница. Из тостера вылетели ломтики хлеба, на которые я положил колбасу, а в это время подоспел кофе.
Скромный завтрак разместился на белом столике, стоящем на балконе, а рядом – на белый же мягкий пуф сел я.
Что ни говори, а родители выбрали очень удачное место, покупая квартиру. Наш район – одно из тех мест, где администрация ставит в приоритет восстановление природы (после комфортного существования людей). Старые бетонные дома с глубокими подвалами давно были снесены, а новые строились на множественных опорах не больше трех метров в диаметре, так что они сохраняли устойчивость конструкции, но в то же время занимали минимум площади.
Дороги с земли тоже убрали, задействовав воздушное пространство, которое было разделено на три уровня, что обеспечивало комфортное передвижение. Первый уровень дорог – толстые металлические тросы. Они, словно нити паутины, переплетаются почти над самыми деревьями, а по ним туда-сюда снуют вагоны, которые раньше использовались для поднятия людей в горы (я видел это в старых книгах, которые часто приносит домой отец). Второй уровень – летающие машины, экологически чистые, работающие на воде, используемой в качестве топлива. Что происходит у них в двигателях – спросите у физиков. Я в этом не разбираюсь. На третьем уровне дорог летают самолеты. Впрочем, так было еще до того, как произошла дорожная реформа.
Так вот: благодаря переносу дорог в «надземное» пространство, внизу раскинулись самые настоящие сады. Сотни и тысячи деревьев росли между домами и под ними, среди растений бегали животные, а в широких прудах, обнесенных невысокими заборчиками, резвились рыбы. Среди воссоздано-дикого великолепия природы петляли пешеходные дорожки, которые оставили на земле в целях безопасности людей.
Наш балкон находился с той стороны дома, что была обращена окнами на Юго-Восток, а потому, большую часть дня, это было самое светлое место в квартире.
Потягивая кофе, я смотрел вниз на изумрудно-зеленые кроны деревьев, которые шевелил как естественный ветер, так и воздушные толчки от проплывающих сверху вагонов. Иногда из листвы выпархивали серые длиннохвостые птички, но, долетая до второго уровня дорог, бросались обратно, напуганные сильным шумом.
Кстати, я же еще не представился. Извините. Меня зовут Витя. Полное имя – Васнецов Виктор Игоревич. Мне пятнадцать. Живу с родителями в Экологическом Районе Номер Шесть города Москвы. Правда сейчас, как вы догадались, родственников дома нет, да и появятся они, наверное, недели через три.
После освоения в двадцать втором столетии ближнего космоса, то есть Солнечной системы, безработных людей на Земле почти не осталось, ведь любая пара рук стала нужна для работы на астероидах, планетах и других космических объектах. Мои родители не отставали от прогресса и получили профессии, востребованные в современном мире. Теперь мама работает на одном из спутников Юпитера, а отец сопровождает особо опасных преступников на Плутон в ООМЗ-ПП («Особоохраняемое Место Заключения. Планета Плутон»). Их нет дома уже неделю, но чувство – будто прошел месяц.
Да, конечно, предки доставали меня своей строгостью, излишней озабоченностью моей жизнью и постоянными запретами, когда находились дома, но, когда они улетали, все, что было живо в доме вместе с ними, будто застывало на неопределенный срок – до их возвращения. С каждым разом родители улетали все на больший срок, и, я бы не удивился, если бы однажды они прислали мне на панель сообщение вроде: «Эй, сынок, мы тут остаемся навсегда. Когда подрастешь и получишь профессию, можешь навестить нас, если захочешь».
Покончив с завтраком, я засунул посуду в моечную машину и стал собираться в школу. Переоделся, положил переносной чип в карман, взял пухлый потрепанный томик стихов Пушкина (коллекционное издание еще 2048 года!) и вышел из квартиры.
Стоит сказать, наверное, что тогда я учился в одиннадцатом классе, а потому передвигаться без сопровождения мне можно было лишь в школьных вагонах или же пешком. Общественным транспортом могли пользоваться только ученики четырнадцатого – шестнадцатого класса или люди старше двадцати лет.
Простояв на остановочной платформе несколько минут в ожидании школьного вагона, я взглянул на часы. Так и есть, опоздал на десять минут.
«Ну вот, как обычно», – думал я, спускаясь на землю и отправляясь пешком в сторону школы.
Наша школа была тем учебным заведением, что рассчитано на детей среднего и старшего возраста. До девяти лет, то есть, до пятого класса, я учился в Младшей городской школе, куда добираться было очень трудно и долго. В средние классы я пошел уже в это учебное заведение, которое находилось недалеко от дома. Здесь же мне и предстояло доучиться до шестнадцатого класса, сдать экзамены и жить взрослой никчемной жизнью.
Одно опоздание повлекло за собой и другое – пришел позже на двадцать минут. Вошел в аудиторию, когда миновала треть урока истории. Едва я сделал шаг через порог, как Старик остановил меня возле двери и проскрипел:
– Юноша, почему опаздываем на урок?
– Эм-м-м… – протянул я. – Простите, Эрнест Владимирович… Я опоздал на вагон, пошел пешком…
– Что же, – прервал меня учитель. – Чтобы впредь вы не опаздывали на занятия, Васнецов, думаю, ваши одноклассники согласятся с тем, что место у доски по праву должно принадлежать сегодня вам. Прошу, – Старик приглашающим жестом указал на трибуну, не обращая внимание на смешки сидящих за партами.
Бросив взгляд на одноклассников, я с довольным лицом, по крайней мере, надеюсь, что оно такое было, подошел к тому месту, на которое мне указал преподаватель. Надеялся сделать вид, что смешки меня не задевают, но, кажется, получалось плохо. Впрочем, чего-чего, а ответа перед Стариком я не боялся. Историю я знал так же хорошо, как и литературу – на высший балл.
– Итак, мой юный друг, – протянул Эрнест Владимирович, – домашнее задание у вас спрашивать нет смысла по двум причинам: во-первых – вы, безусловно, подготовились…
– Как всегда, – донеслось с задней парты, и аудитория снова наполнилась ехидным смехом.
– … Во-вторых, – продолжал учитель, будто ничего не заметил, – его мы уже спросили у Воронцова, который, надеюсь, теперь запомнит, как происходило строительство Великих Пирамид.
Я бросил взгляд на Илью Воронцова, который густо покраснел и теперь не выглядел таким крутым, каким хотел казаться. Еще бы! Отпрыск одной из самых богатых семей Москвы!
– Новую тему – не имею права… Что же вам задать?.. – Старик наиграно задумался. Я-то знал, что ответ уже родился в его седой голове. – Что же, Васнецов, сегодня тема нашего урока необычная, внеплановая, так сказать. Она связана с праздником, который нас ждет через несколько дней. Я про День Объединения, если кто-то все еще не понял, – он повернулся к классу. – Но вы, видимо, считаете себя слишком разбирающимся в этой теме, раз опаздываете на занятие, – Старик говорил твердо, но проступала в его старческом голосе доброта. – Что ж, Васнецов, что вы можете сказать нам о Великом Объединении? Я как раз на этом остановился.
Вот что значит быть любимчиком у учителя истории! Тему Великого Объединения я изучил еще в девятом классе, так как писал по ней научную работу, хотя история преподается в школах с одиннадцатого, когда дети перешли в тот возраст, что начинают оценивать мотивы и поступки исторических деятелей объективно, а не ошибаются, начиная ненавидеть современников за дела предков.
Прочистив горло, я начал:
– Процесс Великого Объединения начался в конце двадцать первого века. В две тысячи восемьдесят восьмом году, когда мир встал на порог Третьей Мировой Войны, лидеры семи стран: России, США, Китая, Великобритании, Германии, Франции и Италии на конгрессе, который впоследствии назвали «Спасительным», решили, что все страны Земли должны существовать в согласии и мире. Проведя голосования в своих странах, лидеры посчитали, что создание Верховного Правительства… – я понял, что ошибся, бросив взгляд на Старика, который чуть нахмурил брови. – Простите, создание Единого Мирового Правительства, во главе с независимым правителем и советом из глав государств, способно кардинально решить проблемы так называемого «неравенства стран». В две тысячи сто пятом году, как раз в пятнадцатилетие Объединения в состав «Единого мира» вошли Австралия и страны СНГ, большая часть Океании, Азии, Европы и обеих Америк. К концу двадцать второго столетия все страны мира объединились. Первым Президентом «Единства» был Иуала Бердс, возможно, азиат по происхождению, но дальше президенты воспитывались в полной секретности, чтобы страны не подняли восстаний на фоне расовой и национальной принадлежности правителя.