Из какой такой чащи лесной призвал ее ворон Седоборода – не ведомо. Да только с Гадиной она быстро сошлась. Говорили некоторые, будто сестра она троюродная старухи с Песчаного озера. Той самой, которая кота Баюна прикармливает. Говорили так и плевались. Лад те слухи мимо ушей пускал. Сурова Зятья, слов нет. Но за хозяйством глядит исправно. Спина ее была горбом выгнута, волосы седые из-под платка пухового в стороны торчали. Когда она проворно на крыльцо высокое взбиралась, под юбкой синей были иногда видны чулки полосатые и башмаки деревянные с носками загнутыми.

Зятья не только за хозяйством следила. Она и прислугу врачевала, и девкам молодым ворожила.

Иногда по вечерам садилась она за стол круглый, напротив хозяйки. Девка дворовая, расторопная, – лицо в веснушках, тут же самовар медный на стол ставила. Зятья поправляла платок и раскидывала на столе картинки странные – одни числами помечены, на других дамы и кавалеры заморские красуются. Гадина внимательно следила за раскладом картинок, чай с блюдца пила и охала, если картинка какая не так ложилась. Лад таких забав не понимал, но жене не мешал, – пусть балует.

Вернувшись вечером от Седоборода, Гадина брови сдвинула, на Лада взглянула строго и пошла к Зятье походкой бедовой. Казалось Ладу, будто видит он, как лодочка ладная на волнах ленивых качается. Эх, взъерошил волосы, спустился в погреб, взял бутылку вина франзонского и отправился на сеновал.

Зятья тем временем картинки кинула на стол, и Гадина слушать приготовилась, что скажет ей старуха древняя, для прислуги суровая, для хозяйки – советчица первая.

– Ну, хозяюшка молодая, видишь, как карты легли.

– Вижу, Зятья, вижу. Только ты мне сама разъясни.

– Выходят тебе хлопоты пустые. А после дела денежные.

– В купцах знатных ходим, вот и дела денежные. Об этом могла и не говорить. Зачем изводишь меня, старуха злая?! Я тебя про мужа просила узнать.

– Не серчай, хозяюшка, – улыбнулась Зятья. Нос крючковатый, с бородавкой волосатой, наморщила, зубы желтые показала и смела карты со стола движением одним.

После снова их бросила и пригляделась – какая карта как легла.

– На мужа, так на мужа. Гляди сама.

Карты причудливо лежали – одна на одну заходит. И так колода вся – будто веер заморский раскрылся. Гадина видела такие во Франзонии. Тамошние модницы без веера – никуда! Зятья ловко поддела карту с боку, и колода вся перевернулась.

– Однако, мастерица ты. – Удивилась Гадина.

Зятья пошептала что-то над картами и стала метать их по одной на стол.

– Выходит мужу твоему дело занятное. Не по рангу его, но по уму.

– То и без тебя знаю!

– Ишь ты, знаешь. А что в лесу поговаривают, ведомо тебе?

– Гоблин ничего не говорил.

– Он и не скажет. Многое знает, далеко глядит, а то, что рядышком – узреть не может. Смотри… Дорога дальняя у хозяина будет… Был у меня вчера в гостях один. Он из нечисти будет. Так вот, с его слов – гоблин в землях своих родных хоть славой дурной и пользуется, а слывет все же простаком. А для нечисти хуже нет, когда простаком считают. Почему? А потому, что о материях неземных умно рассуждает, о жизни мудрено говорит, а некоторых вещей не замечает. А они под носом у него! Оно и понятно, всего знать невозможно… Что такое?! Видишь, хозяйка, карту черную? Будет у хозяина в дороге препятствие какое-то.

– Какое?

– О том карты не скажут… Одно хорошо, не один он будет. Вот и гоблин выпал… К добру это… Дорога далеко ведет… А на сердце у хозяина забота какая-то лежит. Беспокоит его что-то.

– А в лесу о чем шумят?

– В лесу?

– Зятья, не серди меня! Сама сказала – в лесу слухи разные ходят. Отвечай, что в лесу слышно.