– Кисловато пиво твое. – Лад оттер ладонью губы. – Скисло, что ли?

– Лешего козни. – Гоблин поставил бочонок возле себя. – Поругались мы давеча с ним, вот и ложит свои заклятия на все, что делать начну. Я уж терпел, терпел, но когда этот поганец пиво испортил, я совсем озверел. Припер его к осине, есть, однако, не стал. Какой из него обед или ужин? Злобный стал, весь желчью изошел. Отравиться можно. Ну так я потряс его немного, вроде притих.

– Что же вам с лешим делить? – Удивился Лад. – Он лесу сторож, а ты, так… приблудший в этих краях.

– То – то что приблудший. – Снова запечалился гоблин. – А ведь своим хочется стать. С нечистью в округе со всей перезнакомился. (Лад сплюнул.) Так она и есть нечисть, что с ней дружбу водить? А с людьми даже знакомства доброго не выходит! Один ты в товарищах ходишь… Обидно… Посад вон какой большой стал, неужто места мне там не найдется?

– С Седобородом говорил?

– А что с ним говорить? У него своих дел хватает. Это вам, людям, не видно сколько хлопот у него. А мне все известно… Не хочу его беспокоить. Жилищный вопрос надо самому решать, а не надеяться на кого—то. Зачем старому за меня ходить, пороги обивать?

– Так ведь не чужой же ты! Пятьдесят годков здесь ошиваешься! За это время своим в доску можно стать!

– Не будем об этом… Хотя прав ты. Нечисти у вас здесь полным полно, но все же ваша она, своя. Одним больше, одним меньше, вы бы и не заметили… Только нечисть ваша вся вдруг взбеленилась словно, как только я заикнулся о вступлении в ее ряды. Нечего, мол, партбилеты всяким проходимцам давать! Это я – то проходимец?! Да на родине про меня легенды ходят! Где же их чувство интернационализма? Где? Заболели все вдруг предрассудками расовыми! Да еще рекомендацию требуют. А кто мне ее даст? Людей они не особо жалуют, а из своих кто вряд ли поручится. Вот и шатаются я между – ни к людям прибиться, ни с нечистью сойтись.

– Коли в этом загвоздка, помогу тебе. – Лад почесал затылок, глянул в пустую кружку и улыбнулся гоблину. Сэр Тумак был догадлив. Снова забулькало запенилось темное пиво, белая пена шапкой встала над кружкой. – Я дам тебе рекомендацию. Чай слово мое сойдет для нечисти?

– Пожалуй, – согласился гоблин. – Тебя—то они, сволочи, уважают.

– Так и не будем с этим делом тянуть. Кто там у них сейчас главный?

– После того как Чер—Туй исчез, (Лад по привычке сплюнул), дела взвалил на себя брат его меньшой…

– У него братьев, что грибов по осени в лесу. Кто именно?

– Сичкарь Болотный.

– Знаю такого. Годков пять назад его Яром Живодер Вырвиглаз у озера Песчаного в пух и прах разбил.

– Ваш Яром собственной тени боится. Где уж ему Сичкаря разбить, брехня все это.

– Как же, люди сказывали…

– Что им выгодно, то и сказывали, – серьезно перебил гоблин. – Яром тогда еле ноги унес.

– Ладно. Есть на чем писать?

– На вот, возьми. – Гоблин подал ему бересту и уголек потухший. – Царапай каракули. Да только повежливее обращайся к Сичкарю. Как Чер—Туй исчез, он совсем спятил. Зазнался. Велит величать его не иначе как Партайгеноссе. Речи на шабашах такие толкает, что у многих ум за разум заходит. Сначала смеялись над ним. Потом, когда он пару домовых и одну кикимору взглядом иссушил, притихли все. К речам привыкли, теперь без его прокламаций жить не могут. После тех речей у нечисти какое-никакое, но самосознание обнаруживается. Так что ты повежливее будь, судьба моя решается.

Лад взял уголек, задумался на минуту, после чего быстро написал:

«Как смеешь ты, Сичкарь Болотный, выродок недостойный из окаянного рода Чер—Туя, величать себя именем заморским, именем поганым „Партайгеноссе“? Что означает сия кличка? При брате твоем нечисть нечистью была, а при тебе кем стала? Мхом болотным, эхом лесным, страхом людским, злобой лютой! Тьфу на тебя десять раз! И почему гоблину Сэру Тумаку, пятьдесят годков в наших местах обитавшему, отказываешь в статусе определенном, который он, несомненно, заслуживает и коего он достоин более других?! Мое слово ему рекомендация. Лад Посадский.»