Я: «А полиция?»

Сергей: «Уже говорил – дружина охраны правопорядка. Тоже, видно, не местные. Это не патрули, появляются по требованию или заявлению. Их можешь узнать по оранжевым комбинезонам, увидишь не часто».

Я: «По сути дела, местное население не принимает участия в принятии каких-либо решений».

Сергей: «Уроды – тоже».

Рабские условия жизни, но это, судя по всему, нисколько не угнетает Сергея и остальное население. Невероятная добровольная покорность…

Сергей: «Уроды работают на производствах, на заводах. Там производят какую-то технику, механизмы, детали, по слухам, еще и оружие. Местные жители на заводах не работают, не допускаются (не сильно-то и надо – вкалывать от звонка до звонка), мы работаем в сферах обслуживания (коммунальное хозяйство, строительство и ремонт), ну и еще на парочке фабрик, где делают разные вещи, необходимое в быту, например одежду. Выбить у урода информацию о том, что происходит на заводе или откуда он родом – невозможно, так как они имеют установку не раскрывать это, либо их мозг действительно узкоспециализирован. Спросишь его: «Что ты делаешь на заводе?» Ответит: «Я работаю во благо страны», – и все, другого не добьешься. Или спросишь: «Ты откуда и зачем приехал сюда?» Одно и то же у всех: «Я здесь для того, чтобы трудиться, меня здесь любят, обо мне заботятся», – в таком духе».

Я: «А ты где работаешь?»

Сергей: «Я работаю в коммунальном хозяйстве, на КНС. Это канализационно-насосная станция, грубо говоря, говно качает, с туалетов туда стекает, а я дальше перекачиваю его. Работа такая: прийти, открыть задвижки, включить насос, выкатать резервуар – и все. Определенного графика нет, главное чтоб резервуар не переполнился. Раз в месяц надо вымыть резервуар, разобрать насос и почистить его крыльчатку. Обычная работа, ничего интересного. Вонь только, но привыкаешь, ничего. Можно не работать, не заставляют, только тогда в продовольственном фиг что получишь».

Я: «Но мне же выдают…»

Сергей: «Сразу меня это тоже насторожило, видимо, так вышло в силу того, что ты не зарегистрирован, поэтому и в списках тунеядцев не числишься. Редко кто не работает, самогонщики, например».

Я: «Кто?»

Сергей: «Самогон гонят, ну то есть спиртное подпольно производят. Потому что, как ты мог заметить, в продовольственном его нет и не было никогда».

Мы сидим в квартире Сергея, окруженные книгами, похоже, сегодня он очень настроен рассказывать, естественно, я не перебиваю и не останавливаю его.

Сергей: «Детей видел?»

Я: «Нет».

Сергей: «Потому что их в городе нет, они живут в лагере. На другом конце города есть закрытый лагерь, наших детей направляют туда, посещать их родителям можно лишь раз в неделю. Его организовали, когда сгустился туман, объявили, что это для их безопасности и сохранения здоровья. У меня самого детей пока нет, у друзей есть. После родов женщины месяц находятся в лагере, потом возвращаются с ребенком в город, до года он воспитывается дома (на улицу выходить противопоказано), а потом его забирают туда на все время; в восемнадцать лет ребенок выходит из лагеря, получает паспорт. Уроды тоже создают семьи, хотя и не часто, они в основном по одному живут, но если создают и у них появляются дети, то женщину с ребенком вывозят из зоны.

Я: «Как же они размножаются?»

Сергей: «Новых завозят. Слушай, тебе не кажется, что меня поперло слегка? Как бы в центр собирались, а я тут без умолку балаболю, вражескому шпиону все секреты выкладываю, гы-гы-гы».

Я: «Ничего, в центр в другой раз можно».

Сергей: «Да, сегодня не охота уже. Это у меня знаешь… Короче, напился я вчера порядочно, больше бутылки получилось, так сегодня, как можешь видеть, имею помятый вид, усталость на лице, но ясный ум и разговорчивость, аж не заткнуть. Это так всегда после попойки, сам почувствуешь. Кстати, пора тебе пить начинать, не дуреешь еще?»