Лика подошла к Ульяне и осторожно присела перед ней, стараясь смотреть ей в глаза. – Уля… эти Другие… они… добрые? Или… страшные? – Ее голос был мягким, но в нем дрожала тревога. Ее браслет пульсировал синхронно с ее собственным учащенным дыханием.

Ульяна покачала головой в ответ на вопрос Лики. – Они… разные. Серый колючий – он просто… есть. Как часы тикают. Он не злой. Плачущая тетя… она грустная. Очень. Но есть… – Она вдруг замолчала, ее взгляд стал остекленевшим, устремленным в пустоту за спиной Матвея. Ее браслет 013 вспыхнул тускло-красным светом на долю секунды. Она сжала Коську так, что пальцы побелели. – …есть другие. Темные. Они шепчутся по углам. Говорят, что все умрут, останется только один. – Она перевела взгляд на Алекса, ее глаза были полны бездонного, недетского знания.

– Вот и развлечение на ночь глядя, – наконец хрипло выдавил Марк, пытаясь скрыть дрожь в голоде под маской бравады. Он первым резко развернулся и зашагал к своему номеру. – Иду спать. Крепко. И тихо. А вы как знаете.

Его уход стал сигналом. Знакомство закончилось. Теперь перед каждым стоял выбор: лечь в свою кровать, с мыслями о невидимых существах и о запасах кислорода, или… не спать вовсе. Но сон тоже был валютой. И завтрашний «тяжелый день» требовал сил.

Люди молча, избегая взглядов, начали расходиться по своим комнатам. Двери одна за другой закрывались с тихим, но окончательным щелчком. Я взглянул на свой браслет с номером 007. Помимо номера на браслете теперь мелькали и другие характеристики – пульс, частота дыхания, температура тела. Я посмотрел на Ульяну. Она стояла одна посреди опустевшей главной комнаты, прижимая Коську к щеке, ее взгляд был устремлен куда-то в пустоту над дверью Новикова. Словно она видела что-то, что только приближалось.

Серый искусственный свет, пробивавшийся из-под двери, выдавал утро раньше, чем я открыл глаза. Сон был беспокойным, прерывистым, как будто мозг отказывался отключаться в этом бетонном гробу, постоянно сканируя угрозы: тиканье за стеной, превратившееся в навязчивый метроном; холодок от слов Новикова о валюте; и этот бездонный, слишком взрослый взгляд Ульяны, устремленный в пустоту над дверью. Я встал с жесткой койки, тело ныло, но хуже была пустота в желудке – гулкая, настойчивая. Спасибо хоть за душ и туалет в комнате. Ледяные струи воды ненадолго прогнали оцепенение, но не голод. Он только обострился, напоминая, что базовые потребности здесь тоже под контролем Системы.

Коридор был пуст и тих, освещен все теми же тусклыми, немигающими лампами. Только тиканье, вечное тиканье, вибрировало в костях. Дверь на кухню оказалась не заперта. Внутри меня встретил запах… ничего. Ни кофе, ни еды. Только холодный металл, бетонная пыль и слабый химический оттенок чистящих средств, не скрывавший стерильности отчаяния. Помещение было маленьким, утилитарным: пара столов, скамьи, раковина с одним краном (вода из него текла чистая, но безвкусная, как дистиллированная тоска) и… она. Сенсорная панель, вмонтированная в стену рядом с небольшим металлическим шкафчиком, похожим на лифтовую шахту. Ее экран мягко светился нейтральным голубым.

Я подошел. Интерфейс был простым, как насмешка: список категорий – «Основные продукты», «Напитки», «Предметы гигиены», «Медикаменты», «Прочее». В каждой – подкатегории с изображениями хлеба, фруктов, воды в бутылках, мыла, бинтов… Роскошь обычного мира, упакованная в пиксели. Но под каждым изображением – цифра. Стоимость: 3 балла. Стоимость: 1 балл. Стоимость: 5 баллов. Я машинально взглянул на свой браслет.