Дальние крепости тоже воздвигались сразу с церквами, с высокими стенами, с заградительными рвами. И Воеводины хоромы возводились на века: кедр, неведомый до сих пор русским строителям, – в обхвате трем мужикам рук не сцепить, душистый да на всякую мелкую древесную тварь неподатливый. Терема такие ставились, что из верхней светелки далеко над лесами можно было сизую дымку наблюдать. И для хлебов поля нашлись. А где не нашлись, там расчистились. Коренной народ на земле работать не хотел – труд кропотливый и тяжелый, а урожай когда еще будет. Это ведь не охота: подстрелил лося либо кабана – съел, поймал рыбу – тут же на угольях и испек. Но хлеба хочется, ой как хочется, а за хлеб столько шкурок нужно принести, что каравай слаще меда кажется!

Так вот и жила земля русская, строилась, растила хлеб да детушек. И Дунечкины детки подросли. Старшего, Игоря, так смолоду и посадил Киевский князь на восточном рубеже в новенькой крепости. И молодую жену ему нашел из восточных княжон, кареглазку да черноволоску. И приданого за ней столько высватал, что кедровые сундуки наполнили весь подвал под новыми светлицами. И недели не хватило новобрачным, чтобы замки по очереди пооткрывать да на каменья, на золото да на серебро насмотреться.

Игорь крепился, хоть по родной стороне и скучал, а жена его, совсем еще молоденькая, слез не лила. Давно ей пора было замуж выходить, чуть не состарилась под отцовским доглядом; еще бы год – и уже семнадцать, а там кто перестарку замуж возьмет? Но молодое дело – быстрое. Сладились – слюбились. И сразу не страшно стало молодой жене. Так же, как когда-то свекровь, держалась поначалу за мужнину рубаху. Подержалась, подержалась да некогда стало. Бабьих-то дел в избе, поди ж, переделай-тка! А страхи… Страхи были только, когда рожать пора было – оно, конечно, страшновато поначалу. Да еще когда лиходеи наскакивали. А осаждали они крепостцу не единожды. Даже имени того народа, на суетливых мохноногих лошадках, Игорь никогда не слыхивал. Но – выстояли, отбились. Хотя и своего народу положили немало. А тут и весть из родной стороны: собирал Киевский князь всех воевод земли русской. Собирал на совет. Мнилось Ярославу, что не крепостями сильна Русь, а воеводским племенем. И сыновей после его смертушки вразумить да поддержать в трудную годину кто сможет? То-то: воеводы да воеводины дети. По тем временам многие бояре были на службе у князей. Все мыслили себя воеводами, да не каждому по чести это было, да по уму, да по характеру. Вот так и замыслил Ярослав объединить мысли и долги воеводские перед ним… да нет, неправильно сказано, – перед Русью. Объединить самых сильных да умных, чтобы сами вместе держались, чтобы как нить канатная сплетался каждый воеводский род, держа в связке всех защитников и опорников земной власти на Руси. А если дело благое получится, значит – Та Власть, Верхняя, за них, за дело их правое.

Воеводы съехались к началу лета. Все съехались, кого позвал. Были и молодые, задиристые, были усыпанные серебром седины, а были совсем как лунь – выбеленные годами и ратным трудом. И говорил с ними Киевский князь всю вечернюю зарю да всю ночь. Говорил о Руси, об обычаях дедов и прадедов. Говорил о том, что так богата земля русская, что века и века будет дразнить это ворогов и заставлять завидовать русскому народу. И чернить будут этот народ, чтобы собственный стыд да совесть свою залеплять обзывными словами, что, дескать, недостойны русичи богатства такого. Ленивы да глупы, да зачем им столько, распоряжаться, де, не умеют. Надо, де, их учить, как жить да как богатство тратить. И власти будущей не мог угадать даже премудрый Ярослав. Власть власти рознь. Времена уйдут, князья уйдут, все переменится. Только русская земля останется на века такой, какой она сейчас у каждого пред глазами в пути-дороги пролегла. И сохранять эту землю вместе с ее людьми да богатствами щедрыми надлежит племени воеводскому. И еще сказал Ярослав: