– Путь ясен! – сказал Апанасов, снова водворившись на кухне, усевшись на подоконник, возвышаясь над всеми. – Надо как можно скорее провести эту крайне полезную, я бы даже сказал, оздоровительную акцию. Ведь что может быть ярче, чем факел в руке мученика? Что может быть достойнее, чем костер на развалинах стана насильников? Чем еще обретем покой в сердце, как не созерцанием такой картины? Предлагаю не просто закидать бутылками, а сжечь этот пост!

– Сожжем, – просто сказал Вьюн, сидевший у ног Апанасова, на табурете.

На том и было решено.

– Это все, конечно, не ахти, – сказал Живолуп, выслушав рассказ Георгия. – Но для начала недурно. Вот тебе, – он выудил из кошелька пятисотку. – Возьми, заслужил… – и, вставая, потрепал Георгия по щеке. – Мы с тобой, парень, еще и не таких дел наворотим…

Шествие их, хоть и было не слишком массовым, но сразу заполнило собой узкую улицу, по которой они шагали. Апанасов специально выбрал ее, чтобы до поры не бросаться в глаза, шагая проспектами.

Шли сначала молча. Приготовленные бутылки и факелы тряслись в мешках. Знамя не успело просохнуть, и его решили не брать.

– Темень-то, – заметил кто-то, споткнувшись о канализационный люк.

– Да, ночку знатную выбрали!

– Не шурши ногами! Идет, как дед, ногами скребется!

– А ведь там нас не пироги ждут с ананасами, там менты!

– Менты все вышли, теперь полицаи…

– А зажигалка-то есть у кого? А то припремся…

Вьюн тащил длинную палку.

– Что у тебя за дрына? – спросил Апанасов. – Хочешь вонзить кол в сердце правосудия? Тут наверняка надо бить, крепко! Дубовый хоть?

– Осиновый, – глухо ответил Вьюн.

Так и шли толпой, по неосвещенным проулкам. Наконец, показался проспект. Стало боязно.

– А не засекут нас? – подал голос сомневающийся.

– Не ссы, – рыкнул Апанасов неожиданно грозно, как умел он в решительные моменты.

Вышли на проспект, щедро освещенный фонарями.

– Вот и выползли мухи на стекло, – весело прокомментировал кто-то.

Дорога-то была недалека – всего полкилометра. Но пока шли, перетрухнули порядком. Ведь тут и камеры могут быть, хоть и уверял давеча Апанасов, что отключили их, да и патрульные вдруг проедут… Но обошлось, дошагали благополучно.

– Доставай, – сухо сказал Вьюн и вытряхнул из мешка бутылки.

Все разобрали бутылки, зажгли факелы. Нестройный ряд приготовился к атаке.

– Давай! – дал команду Апанасов и первый швырнул бутылку.

Но не успели еще остальные подхватить его порыв, как за заборами взвыла сирена. Взвыла ненадолго, тут же прервалась.

– Это еще что? – тихо спросил Вьюн, хищно озираясь.

– Так, видать, машина, – беспечно сказал Апанасов. – Ну что, бросаем?

– Не машина, – так же тихо сказал Вьюн и бросил свою палку. – Ментовская сирена… Давай-ка тикать, ребятки, – продолжил он. – Не пошло дело…

И только он это сказал, как из дверей полицейского поста, который они полагали покинутым, выскочило двое автоматчиков.

– Стоять всем! – громко приказал один из них.

Но Вьюн уже бежал, он рванул сразу, как распахнулась дверь, не ожидая выхода спрятавшихся полицейских. А за ним ринулись и остальные, хоть и с малой задержкой.

– Стоя-я-ять! – предупредительная очередь резанула воздух.

Но бежали, как ошпаренные. Свернули в боковую улицу – благо она оказалась рядом. Там, в темноте, тут же зажглась полицейская сирена.

– Назад! – прохрипел Вьюн и сиганул через забор, разорвав рубаху. За ним полетели остальные. Взлаяла собака, но тут же затихла, будто напуганная пробегающей толпой. Цыплухин твердо держался за Вьюном, не отставая от него. Тут же был и Апанасов. Они уходили через частные дворы, потом перебежали в квартал – и там потерялись среди гаражей, в темноте.