– Но ведь должна быть еще независимая экспертиза, контроль случая делегатами Созвездия Героев…

– Это, если кто-то из родственников подает иск.

– Но его жена как раз и подала жалобу, как я поняла из вашего разговора с Артемом Сергеевичем.

– Подала, да забрала обратно. Ерофеев ее хорошо обработал.

– Как же ему это удалось? Ведь на кону была ее пенсия как вдовы героя.

– А она ее получит. За добровольное согласие на изъятие органов ее мужа в момент констатации смерти его мозга. Все оформлено так, будто он сам принял решение об их пожертвовании, как только узнал о своем диагнозе. Своего рода эвтаназия, она же разрешена у нас со времен второй социальной революции. Это и обеспечит сохранение за его женой высшей категории после его смерти. Пенсия, правда, будет меньше, чем она могла бы быть в случае доказанной врачебной ошибки, но зато гарантированной. Ведь если вину врачей доказать не удастся, то ее лишат всех льгот.

Аделина слушала и не могла понять, в чем подвох. Ни одно правило Политики регулирования жизней не было нарушено, но во всей этой махинации явно прослеживалось что-то ужасное, что-то невозможное, что-то такое…, что обесценивало Великую Справедливость и подрывало веру в случайность работы Алгоритма Распределения Лекарств. Что, если Гурский мог поправиться после инфузии Клеоксимаба? Что, если он вообще не был болен? Или же его случай был действительно запущенным, и врачи каким-то образом изначально знали, что препарат ему не поможет, поэтому пошли на более гуманные меры?

– Ищешь оправдания для наших распорядителей? Это еще что, этот случай достаточно прост и прозрачен, можно даже сказать, банален. Небольшие манипуляции с перераспределением препаратов от умирающих пациентов или забором у них жизнеспособных органов вполне легальны. Настоящие проблемы – куда страшнее. Все знают о черном рынке оружия, наркотиков и поддельных лекарств, это преследуется законом. А слышала ли ты о «сером» рынке?

– Ты о перепродаже препаратов, закупленных на общенациональные деньги?

– О, выходит, ты это знаешь, но делаешь вид, что тебя это не касается. Это же происходит через больничные аптеки, несмотря на все ваши «системы слежения». Не для этого ли ты пришла сюда работать?

Смешанные чувства стыда, злости и страха охватили встревоженную Аделину, и она с трудом продолжила этот неприятный разговор.

– Я вышла на декретное место только вчера, и за эти два дня уже столько всего странного увидела и услышала. Трудно понять, где правда, где ложь, где реальность, а где кошмарный сон. Я уже начинаю сомневаться в том, что смогу выполнять свои текущие задачи, хоть они и кажутся мне довольно простыми. А уж про свои научные идеи, мне, пожалуй, стоит вообще забыть.

Диана допила свой кофе и встала, демонстрируя показное равнодушие и отсутствие даже тени эмпатии. Ее интересовали только реальные дела, а не пустые рассуждения.

– Послушай моего совета. Если у тебя есть какие-то реальные идеи, как сделать лучше эту систему – попробуй. Но если твой страх сильнее любопытства, то лучше беги отсюда, пока не вляпалась по глупости и наивности в серьёзные неприятности. Отвлекись от своих текущих задач хоть ненадолго, и ты сразу увидишь настоящие проблемы. А пока даже говорить с тобой не о чем. Захочешь продолжить борьбу за право пациентов на лекарство – звони, вот моя визитка.

Глядя вслед строгой фигуре Дианы, Аделина пыталась осмыслить услышанное. Взвесив свои реальные возможности, она посчитала неизбежным свое увольнение. Возможно, документы для трудоустройства еще не успели окончательно оформить, и она перепрограммирует персональный распределитель задач обратно на работу в общенациональной аптеке. «Хотя нет, только не обратно в аптеку, она же может закрыться в ближайшее время», – эту идею пришлось отбросить сразу. Оставался лишь один вариант – продолжить свои наивные «палеонтологические» исследования на кафедре в университете.