– Конечно, согласен.

– Для меня это борьба добра со злом, Володя. И лабиринт в этом уравнении чистое зло. Лабиринт, хранитель, ведьма и все остальные – зло, с которым надо сражаться и днем, и ночью, и даже по утрам.

Калинин увлекся. Он с несвойственным ему жаром говорил о добре и зле и был похож на благородного Дон Кихота. Он сжимал в маленьких руках несуществующий клинок и безжалостно сражал им все то, что так искренне ненавидел. Болезни, галлюцинации, видения, ночные и вечерние кошмары.

Он верил в людей. Верил в науку. Верил в восхитительный реальный мир, на который не смеет упасть даже тень иных миров. И за свои идеалы он каждый день сражался со злом. Каждый день наносил и получал раны. Каждый день пытался быть героем.

А Владимир тем временем спрашивал себя. Спрашивал о добре и зле. О Лабиринте. И чуть замялся с ответом. Нет, в итоге он ответил правильно и в честности своего ответа был уверен абсолютно.

Но эта странная, скорее всего, случайная заминка никак не давала насладиться верностью ответа и чистотой помыслов. Не давала поставить себя в один ряд с Борисом Алексеевичем и вместе отражать натиск темных легионов. И это тревожило Владимира. Хотя и не слишком.

– Прошу прощения, Володя. Я немного увлекся, – Калинин успокоился и налил себе стакан воды.

– Да нет, вы все правильно сказали, Борис Алексеевич. Даже и не знаю, что бы я без вас делал.

– Боролись бы, Володя, – уверенно ответил Калинин. – Непременно боролись бы.

– Хотелось бы думать.

– Ну, с этим, я надеюсь, решили, – подвел черту Калинин. – А теперь давайте подробней остановимся на следующих моментах…

Через час Владимир вышел в полной уверенности, что победа не за горами. Уверенность чуть пошатывалась, но падать отказывалась наотрез. Она продолжала болтаться и в тот день, когда Владимир умеренно быстрым шагом шел по длинному коридору Министерства. Недавний визит к Скворцову до настоящего времени не принес никаких дивидендов. Что, впрочем, было неудивительно, однако создавало определенное беспокойство за успех всего предприятия.

В связи с этим Владимир решил обойти все места, где так или иначе мог оказаться злополучный документ. Приблизительный список таких мест получился довольно внушительным и включал в том числе те кабинеты, входить в которые Владимиру совершенно не хотелось.

Но были и другие кабинеты. В них зайти было приятно, а порой и полезно. Но вот здесь как раз выбор был, увы, не богатый. Так что первым делом Владимир направился к Виктории Волковой.

Виктория была решительна, свободолюбива и строга к проигравшим. Одно время она даже пыталась играть роль роковой женщины девятого этажа Министерства, но вовремя поняла, что закончиться это может печально, и успела сменить амплуа.

Кабинет Виктории отличался от кабинета Скворцова, как лес от равнины. Здесь было светло, просторно и слегка самоуверенно. Здесь было мало мебели, на стенах висели репродукции Климта, Ренуара и Магритта, а из шкафа застенчиво выглядывали высокие фужеры для шампанского.

Виктория была на месте. Она отчаянно стучала по белой клавиатуре и грозно смотрела в экран монитора. Она вела свою крохотную, незаметную, но бесконечно важную войну. Она вела ее каждый день и собиралась выигрывать каждый бой, каждую схватку.

Она любила сражаться. С делами, с коллегами, с семьей, со всем, до чего она могла дотянуться. Она желала побеждать и горько переживала поражения. Ее любили за то, что она никогда не сдавалась, и ненавидели за то, что порой не принимала почетной сдачи у других.

– Привет, Вика, – поздоровался Владимир.

– Привет, привет! – почти выкрикнула Виктория, не отрывая глаз от экрана. – Проходи! Я буду через минуту!