– Девушка, а девушка! Ау! Можно с вами познакомиться? Как вас зовут?

Ну вот же он, подходящий момент! Ответь – Алина. Я не Ника, меня зовут Алина. Алина Некрасова. Смелее!

Алина набрала полную грудь воздуха, но сказать ничего не успела – на пороге дома появился Костас и приветливо помахал рукой:

– Здравствуйте!

– Пойдем, – шепнул Димитрис, помогая Алине выйти из машины. – Не волнуйся, все будет хорошо. Я рядом. Несмотря ни на что.

Все равно было страшно. Ведь Алина и сама понимала, что все слишком быстро, прошло всего чуть больше месяца с момента, когда они с Димкой поняли – это он(а). Осознали, почувствовали это сердцем, душой, всем своим существом. И даже разумом.

А вот если руководство отдать только ему, разуму, то и кажется, что ничего серьезного за месяц возникнуть не может. К тому же какая пошлость – начальник и секретарша! Как в дурацком женском романчике про властного босса. Алина ни разу не смогла осилить ни одно из подобных «произведений», хотя читать очень любила – тошнило от убогого языка и картонных персонажей.

И вот такой пердимонокль! Это забавное слово как нельзя лучше иллюстрировало случившееся с Алиной. Так ей, во всяком случае, казалось.

Поэтому первые минут двадцать совместного обеда прошли ужасно, аккуратно есть не получалось – безобразно дрожали руки, непринужденно поддерживать беседу – тоже, безобразно дрожал голос, когда она односложно реагировала на обращенные к ней реплики. Этого нельзя было не заметить, и мать Димитриса несколько раз многозначительно переглянулась с мужем.

Непринужденная беседа довольно быстро превратилась в принужденную, напряжение нарастало, больше всего Алине хотелось расплакаться и убежать. Димитрис, похоже, ощущал что-то похожее, но это его не травмировало, скорее злило.

И когда беседа окончательно иссякла, уступив место негромкому позвякиванию столовых приборов, Димитрис заметил, как в тарелку опустившей голову Алины капнула слезинка. Он решительно отложил в сторону приборы, взял бокал с вином и встал, отодвинув стул.

– Димми, что ты делаешь? – удивленно изогнула бровь Атанасия.

– Я хочу выпить стоя…

– За прекрасных дам? – улыбнулся отец.

– Это чуть позже, папа, а сейчас – за одну даму, самую для меня прекрасную, самую любимую, самую желанную. За тебя, Ника!

Залпом выпил вино, почти силой поднял девушку с места и поцеловал. Не легким чмоком, а настоящим, глубоким и страстным поцелуем.

И Алина поняла, вернее – ощутила, что сказки не всегда врут. И поцелуем можно разбудить спящую принцессу, вернуть ее к жизни. А в ее случае – вернуть уверенность в себе, в Димитрисе, в том, что он ее действительно любит, и рядом с ним ей нечего и некого бояться.

Слезы, нетерпеливо толпившиеся у выхода из глаз, озадаченно переглянулись, понимая, что такая желанная свобода им больше не светит, и придется вернуться в осточертевшие слезные мешочки. Кукситься и плакать их хозяйка явно больше не собирается, во всяком случае, сейчас.

Костас смотрел на целующуюся пару с улыбкой, а вот Атанасия поджала губы. Она понимала, что ведет себя как классическая вредная мамаша, ревнующая своего сыночка к его девушке, но ей было реально обидно. И держать эту обиду в себе она не собиралась, ведь чем больше копишь в себе невысказанных слов, тем глубже на лице морщины.

– Это очень мило, Димитрис, – от голоса Атанасии замерзло все в радиусе трех метров, в зону поражения попала и целующаяся пара, из единого целого распавшаяся на две составляющие, – но можно было и обойтись без намеренного унижения матери.

– Унижения? – озадачено нахмурился Димитрис, покрепче придержав за талию вздрогнувшую спутницу. – О чем ты?